Это его душа подвинула тот самый курсор на экране: его тело становилось курсором на широчайшем экране различнейших виртуальностей.
Впрочем, процесс этот возымел обратную силу: заозирашись, тело его «захотело» – тоже разглядеть (вот так: в ритме, слове, гармонии) свою душу.
Душа же (провиденчески проникаясь и прошлым, и будущим) прекрасно «осознавала», что (в «настоящем») – продвигая тело-курсор сквозь дантовы круги обыденности, надобно и телу предоставить понимание того, к чему дело неизбежно придёт, если самоотравление различными излишествами продолжится.
Поэтому (первое) – чтобы её «личное» тело-курсор впредь не медлило повеления души исполнять, душа обратилась к его «прошлым» слабостям, пообещав доступную и быструю (как есть искусственную) благодать алкоголически достижимой нирваны; как это сделать?
А (просто) – подвинув курсор на экране.
Сказано-сделано: тотчас тело его – обнаружило (на компьютерном столике, рядом с душой) кошелёк, полный денег; тотчас тело – вдруг физиологически «осознало», что ему стали доступны продажные сладости тела.
Он («сам он») – не задался вопросом: откуда деньги? Он (почти) – догадался, что ему «нынешнему» их заработал «будущий» он; причём – эта «халява» ему «прошлому» понравилась.
Он («сам он») – решил: пусть всё для его «нынешнего я» полезное (не только гениальное и провиденциальное, но и просто необходимое для жизнеобеспечения) созидает эта его другая (будущая) ипостась.
И это в то самое время, как его чувственная ипостась (ипостась с юными устремлениями) – будет всеми этими пользами пользоваться.
Такая вот «умная» жизнь наслаждений.
На радостях от таких перспектив он (ещё и ещё раз – и на этот раз «окончательно») решил выпить водки. Ведь прежде, чем его жизнь стала виртуальна и версифицирована, он как бы «решал» – не окончательно: он словно бы не жил, а писал Великую Книгу по имени Многоточие: (…)!
Но теперь его жизнь стала виртуальна и версифицирована, и он решил стать от многоточий свободен! Он хотел быть – свободен от времени, он хотел быть – без времени и в быстродоступной нирване.
Когда-то именно так и начинался его личный (рукотворный) алкоголизм.
Он (почти иллюзорный) – захотел для себя рукотворной (почти рукоблудной) нирваны, сладкого со-не-бытия: захотел отодвигать сроки любого со-бытия, заключить себя в бесконечное мгновение своего я.
Ему хотелось этой странной максимы древнего философа: «наилучшее для тебя – не существовать, не быть вовсе, быть никем. А наиболее предпочтительное для тебя – скоро умереть»: не умереть, не умирать (как птичья рать: орать-рать-рать, но – спать-спать-спать посреди Великой Книги по имени Многоточие; чем не нирвана?
И вот (по дроге в нирвану) – тело его опять зашагало и (окончательно оставив душу у монитора) направилось к двери, памятуя, что сейчас оно находится на четвертом этаже блочного дома.
Разумеется, что деньги (из кошелька) – перекочевали в его карман; сам пустой кошелёк он зачем-то оставил на месте; даже и говорить не стоило, что «будущей памятью прошлого тела ему (настоящему телу) – прямо-таки«захотело» немедленно (как Венечке Ерофееву) выпить.
Для оного «нужного дела» ему (рьяному телу) предстояло всего лишь спуститься к весне. Той самой (едва-едва) – на-глядной весне: забыв о том, что настоящая весна (повсеместное воскресение из мёртвых) – не-наглядна; то есть – ему попросту захотелось невысоко грехопасть.
