– Я придумала эту игру, и я была отцом-океаном, – сказала она изумленной миссис Найт, которая пристально смотрела на нее с минуту, а затем ответила торжественно:
– Очень хорошо, Кейти, садись. – Что Кейти и сделала, чувствуя себя еще более пристыженной, но вместе с тем и успокоенной. Есть в словах правды спасительная благодать, которая помогает правдивым людям преодолевать самые тяжкие из невзгод, и теперь Кейти это обнаружила.
Вторая половина дня была долгой и томительной. Миссис Найт ни разу не улыбнулась, и Кейти после бурных и волнующих событий утра теперь почувствовала себя несчастной. Она получила не один сильный удар во время «слияния рек» и наставила себе синяков, даже не зная об этом, когда задевала парты и стулья. Все эти ушибленные места теперь начали болеть, в голове стучало так, что она почти ничего не видела, а на сердце, казалось, лежала огромная тяжесть.
Когда занятия кончились, миссис Найт поднялась и сказала:
– Прошу всех, кто принимал участие в игре во время большой перемены, остаться в классе.
Остальные вышли, и дверь за ними закрылась. Это был ужасный момент: оставшиеся в классе никогда не смогли забыть его, так же как и полный безнадежности стук, с которым захлопнулась дверь за последней из уходящих учениц.
Я не могу сообщить вам, что именно говорила миссис Найт, скажу лишь, что все было очень трогательно, и вскоре большинство девочек заплакало. Было объявлено и наказание за их прегрешения: три недели без большой перемены, но даже это было далеко не так тяжело, как видеть миссис Найт такой «серьезной и огорченной», – так потом рассказывала своей маме Сиси. Одна за другой всхлипывающие грешницы покидали классную комнату. Когда большая часть их ушла, миссис Найт подозвала к себе Кейти и отдельно сказала ей несколько слов. Они не звучали по-настоящему сурово, но полной раскаяния и усталой Кейти немного было нужно, чтобы из глаз ее хлынул ливень или целый океан – тот самый, который она изображала прежде.
В результате мягкосердечная миссис Найт была так глубоко растрогана, что сразу отпустила ее и даже поцеловала в знак прощения, отчего бедный «океан» зарыдал еще горше. Всю дорогу домой Кейти всхлипывала; верная Кловер, бежавшая рядом с ней в глубоком горе, умоляла ее не плакать и пыталась, хоть и тщетно, висящими рваными клоками закрыть дыры на ее платье, которое было разорвано по меньшей мере в десяти местах. Но Кейти не могла перестать плакать, и просто счастье, что тети Иззи случайно не оказалось дома и единственной, кто видел Кейти в этом жалком состоянии, была Мэри, нянька, которая души не чаяла в детях и всегда была готова прийти им на помощь. И теперь она принялась ласкать и утешать Кейти точно так, как если бы это была Джонни или маленький Фил. Мэри взяла ее на колени, омыла пылающий лоб, расчесала волосы, положила компрессы из арники[8] на синяки, переодела ее в чистое платье, так что к тому времени, когда все сели пить чай, бедняжка, если не считать покрасневших от слез глаз, выглядела как обычно, и тетя Иззи ничего не заметила.
Каким-то чудом доктор Карр оказался дома в этот вечер. Такое событие всегда было большой радостью для детей, и Кейти почувствовала себя совершенно счастливой, когда младшие ушли спать, а она получила папу в свое полное распоряжение и смогла рассказать ему всю историю.
– Папа, – сказала она, присев к нему на колено, что очень любила делать, хоть и была уже совсем большой девочкой, – почему одни дни бывают такие удачные, а другие – такие неудачные? Вот сегодня все началось с плохого, и все, что случилось за день, было плохо, а в другие дни и начинается хорошо, и идет хорошо целый день. Если бы тетя Иззи не задержала меня утром, я не получила бы плохую отметку по грамматике, и тогда я не рассердилась бы и, возможно, не попала бы и во все остальные переделки.
