«Вот оно!» – Паша поймал промелькнувшую мысль. Зависть! Не к тому, что Паша часто выигрывал (Виталик сам играл очень прилично), – а к тому, как Паша легко и бесшабашно платил, когда проигрывал, и спокойно, даже безразлично, получал выигрыш.
«Да, – думал Паша, – люди больше всего завидуют даже не богатству, славе и успеху. Больше всего вызывают зависть человеческие качества, которые ты в себе не можешь преодолеть».
Подъезжая к Наташиному дому, Паша всегда останавливал машину метрах в двухстах от парадной. По двум причинам. Во-первых, чтобы не столкнуться с извечным недругом – Наташиной мамой. А во-вторых, полюбоваться на то, как Наташа размашистыми шагами с развевающейся гривой светлых волос, красивая и лёгкая, подходила к машине. А затем влетала на сиденье рядом, обнимала его за плечи, бросив при этом «дрянной мальчишка», и целовала его в щёку.
Пытаясь извернуться и накрасить ресницы в зеркале заднего вида – своего у неё почему-то никогда не было, – сквозь заколки, торчащие во все стороны изо рта, Наташа процедила:
– Как сыграл?
– Выиграл. У Виталика.
– Много?
– Порядочно.
Наташа, закончив манипуляции, оценивающе посмотрела на себя в зеркало и задала сама себе вопрос:
– Зачем я это делаю?
– Что? – не понял Паша.
– Крашусь. Единственное, что может испортить мою красоту, – это макияж.
Паша рассмеялся. В этом была вся Наташа: небрежная в одежде, не любившая краситься, она всегда выглядела стильно, а нежная кожа лица смотрелась будто омытая утренней росой.
Однажды, собираясь на какую-то ресторанную тусовку, застёгивая молнию на юбке, она её сломала. Недолго думая, пристегнула юбку булавкой, и они отправились в ресторан. Извиваясь под громобойный рок-н-ролл Нила Седаки, Наташа не заметила, что булавка расстегнулась и юбка рухнула на пол. Зал ахнул.
«Хорошо, что она хотя бы не забыла надеть трусики», – отстранённо подумал Паша. А в следующую секунду, ничуть не смутившись, Наташа скомандовала:
– Паша, лови!
И ловко прыгнула ему на руки.
Зал стих. Оркестр смолк. Паша, стоя посреди танцплощадки с полуобнажённой дамой на руках, лихорадочно думал, куда двинуться. К столу – невозможно. Может, сразу в машину? Но в это время, безмятежно взмахнув рукой, Наташа весело провозгласила:
– Ну подайте же, наконец, девушке шампанского!
Зал грохнул. Мужчины встали и дружно зааплодировали.
Встречаться они начали ещё в школе. Платов-старший, убедившись наконец к десятому классу, что из Паши не получится ни физика, ни математика, ни даже продолжателя врачебной династии, но может вырасти приличный футболист, перевёл сына в школу, в которую тот хотел, – престижную «Смоленку». До революции там размещалось что-то вроде питерского института благородных девиц. Для Паши «Смоленка» имела массу преимуществ. Во-первых, рядом с домом и в ней учились многие Пашины друзья и подружки. Во-вторых, «Смоленка», как бы подхватив дух своей предшественницы, благоволила к гуманитариям, спорту, и в ней даже проводили уроки этикета, хороших манер и бальных танцев. А секрет был прост: директором школы была милейшая Зоя Васильевна, прекрасный педагог и жена руководителя Украинской ССР.
Никакие танцы Паша посещать не собирался. Но однажды из любопытства зашёл посмотреть, как вальсируют и на что похож менуэт в исполнении его одноклассников. Пары ещё не составились, и, решив не дожидаться начала занятия, Паша пошел к выходу из актового зала.
