Чувашевский углубился в здание. Запахло сыростью и дешевыми духами. Вдруг он почувствовал себя вором. Надо бы заявить о себе – но в какой форме сделать это в нынешних обстоятельствах? Здравия дому он не желал.
Учитель откашлялся.
– Сударыни! Не изволите ли меня выслушать? – довольно громко выкрикнул он, но беззвучие не рассеялось. Постояв с минуту, глядя на фигурку фарфорового купидона, Чувашевский продолжил путь.
На ковре у лестницы он увидел комья грязи и большое бурое пятно. Вино? Кровь? Или еще не весть что, водившееся в этом доме? От большой кляксы шли малые, и они вели во второй этаж. Чувашевский продолжил свой путь по ним, и они привели его к распахнутой двери в конце коридора. Зайдя в комнату, учитель увидел непристойно большую кровать, покрытую алым атласным покрывалом. На ложе блуда возлежало, широко раскинув руки, тело, лишенное головы. Оно и стало источником бурых пятен, собравшихся в солидную лужицу у изголовья.
Машинально Чувашеский воздел руку для крестного знамения – однако не успел довершить его. Сзади послышался тяжелый стук – некто грузный двигался прямо к нему. Но учитель не успел понять, кто это. Секунда, и удар нерубленым поленом для топки свалил его с ног.
***
– Бяка! – Варя бросила ложку на пол.
Она редко капризничала, но уж если принималась за дело, то основательно.
Павлина отложила кофту, которую штопала, подняла прибор и вернула обратно.
– А ну ишь!
– Не буду, – Варя демонстративно поджала губы. – Фу! Невкусно! Хочу кулебяку!
Нянька продолжила прерванное занятие.
Девочка набрала полную ложку пресной пшенной размазни и вылила на пол.
– Хочу кулебяку!
Нянька встала, деловито накинула засаленный, многократно латанный тулуп, сняла с печи детскую шубку и направилась к своей уже примолкшей подопечной.
– Куда мы идем?
Расторопно вставляя руки в рукава, Павлина невозмутимо отвечала:
– Отведу-от тебя в лес и сдам катам. Оне ужо ждать притомились.
Глаза девочки округлились от ужаса.
– Не надо!
– А они тебя – хоп – на палку – и в огнище. Сжарят – станут исть.
– Не хочу! Хочу кашу, – Варя, готовясь разрыдаться от ужаса, цепко схватилась ручонкой за угол стола.
– Цц, надо. Кто кашу не ист – того каты идят.
– Няяя…
Хлипкая дверь, по обыкновению не запертая днем на засовы, отворилась. Она была открыта – однако без стука входили только свои. Вчерашние дядьки – длинный и короткий, белый и черный – к своим точно не относились.
– А вы, вижу, уходите, – неприятным голосом заявил длинный, бесцветный, безликий – тот, что вчера так грубо разговаривал с нянькой.
Черный, мохнатый снял шапку. Одна его рука висела на перевязи.
Варя вспомнила, что намедни он ей очень понравился. Вечером она все выспрашивала Павлину, может ли черт быть добрым. Та ругалась – негоже в ночи поминать нечисть.
– И тебе не хворать, – проворчала, не оборачиваясь, Павлина.
– Мы идем к катам, – ответила Варя.
Нянька странно на нее взглянула и неестественно улыбнулась гостям:
– Ишь чего выдумала. Не слухайте ее, барыны, дите ж …
– Н-да? И куда ж вы собрались? Девочка?
– В лес.
– Хворосту набрать, – продолжала льстиво растягивать губы Павлина.
Визитеры переглянулись.
– Думаю, сударыня, вам, после того, как мы осмотрим вещи господ Вагнеров, придется проследовать с нами в управу и кое-что обсудить.
Варя чувствовала на своей щеке участившееся дыхание няньки.
– Покажи, где вещи твоих хозяев.
Павлина распахнула дверь в единственную комнату.
