Для охлаждения сливок летом нужен был лёд. Зимой им набивали огромную траншею, пересыпая опилками. Так интересно было наблюдать, как в летний зной из недр земли выволакивают ледяные глыбы и крошат на мелкие куски. Во все стороны летели холодные искры, будто передавая привет от зимы.
Был на хуторе и свой Кулибин – электрик дядя Саша. Из подручных материалов он собирал нечто среднее между трактором и грузовиком и гордо разъезжал на этой чудо-технике по деревне.
После тяжёлой работы было где отдохнуть: в просторном клубе или же в читальном зале библиотеки. В основном люди сами веселили себя, устраивая в клубе весёлые вечера. Я уж не говорю о весёлых свадьбах и просто гулянках с пением протяжных казачьих песен.
Аккуратный дворик медпункта утопал в цветах, а сам домик облюбовали стремительные ласточки, слепившие под крышей гнёзда. Фельдшером-акушеркой почти два десятка лет работала моя мама. Всё она умела: и зуб удалить, и роды принять. Рожали тогда казачки прямо на дому. Дело естественное. Жившие на природе, занятые физическим трудом женщины отличались крепким здоровьем. Бывали годы, когда мама принимала по полтора десятка младенцев. И ни одного осложнения за все годы. Случались только комические моменты. Приняла однажды мама ребёнка, но поняла, что это ещё не всё. Будет ещё один. Так бабка, мать роженицы, узнав, что народится двойня, принялась ворчать: «Не надо, хватит и одного. Что же это такое, в самом деле». Но было уже поздно. Несмотря на протесты бабки, и второй малыш выпростался на свет Божий.
Разве мог тогда кто-нибудь предположить, что пройдёт каких-нибудь три десятка лет – и жизнь на хуторе едва будет теплиться. В поисках лучшей доли разлетелись многие его дети по свету, оставили свой прекрасный, но бездорожный, затерявшийся в песках хуторок. Другие же, отработав своё, отлюбив и отстрадав, отходив по песчаным тропкам, нашли вечный приют на хуторском кладбище, на могилках, как у нас говорят. Все они теперь в родной земле, мои хуторяне, рабы Божьи Александра, Федора, Лукерья, Маврея, Клавдия, Анна, Елизавета, Мария, Егор, Степан, Иван, Михаил, Евстигней, Кузьма…
Вот и состоялась через много-много лет моя встреча с родным хутором и земляками.
Нет теперь на хуторе ни школы, ни медпункта, ни клуба с библиотекой, ни ферм, ни сельсовета. Дольше всех продержался магазин, но и он закрылся. Там, где прежде стояли казачьи дома-курени, теперь только едва заметные бугорки, буйно поросшие травой. Как будто и не шумела тут десятилетиями, нет, больше, столетиями, жизнь, не кипели страсти людские, не раздавался детский смех. Всё заросло травой забвения, горькой полынью да жгучей крапивой. Вот и на месте хатки моей любимой бабушки Шуры прощально желтеют соцветия какого-то высокого, не знаю его названия, растения. А, нет, вспомнил: это же коровяк. Баба Шура многие годы не ладила с соседкой Агриппиной; ссорились, в общем-то, из-за пустяков. А теперь и на соседском поместье тоже только густая, высокая трава. Ещё печальнее смотрятся развалины, остовы домов. Если окончательно исчезнувшее с лица земли тёплое человеческое жильё стало частью природы, то эти руины кажутся непогребёнными скелетами.
Ах, картина печальная,
Опустевших дворов.
Спят сады одичалые На ладонях миров.
Проникновенно сказано замечательным поэтом-земляком Виктором Политовым.
Неотступно мучает вопрос: почему же обезлюдело поселение в благодатном краю. Увы, это плата за технический прогресс, за ускоренную индустриализацию и урбанизацию. Ведь во всех западных развитых странах сельских жителей осталось очень мало. Только там этот процесс шёл медленнее, постепенно, с меньшими издержками. Много можно назвать причин умирания хутора: и объективных, и субъективных, обусловленных недалёкостью, а то и прямо глупостью властей, но разве от этого легче?
