У меня начинает зудеть в затылке, как всегда в моменты прилива вдохновения. Сфотографировать его хочется. И я не могу… Просто не могу себе в этом отказать. Бегу за древней, еще дедовой, пленочной камерой. Другой у меня нет, если не считать камеры на подаренном Воиновым айфоне. Слишком дорого. Не успела скопить. Но если что и фотографировать на пленку, то что-то такое... Настоящее. Бегом возвращаюсь к двери. Не дыша, прикладываю фотоаппарат к глазу и жму на кнопку. Черт с ним… Я не беспокоюсь о композиции, и о том, насколько мой олигарх в фокусе. Я не стараюсь перехитрить саму себя. Вж-ж-жик. И еще раз – контрольный. Я успела заметить, что ребята с цифровыми фотиками по привычке каждый раз отвлекаются, невольно отсматривая, что же там получилось. У меня такой привычки по понятным причинам нет. Я работаю быстро. Но один черт на третий щелчок Воинов уже вскидывается. Выпрямляется и бросает в камеру хмурый взгляд в упор.
– Какого хера ты делаешь?
– Фотографирую вас. Извините. У меня задание – снять портрет. А вы так сидели хорошо, что… Свет, композиция… – вру напропалую.
– Я не разрешаю себя фотографировать.
Воинов резко встает и начинает на меня наступать. Боже! Чем я думала? А если он отберет дедушкину камеру? Если разобьет, если…
– Это что за раритет?
– Дедов. Он работает через раз, может, ничего и не вышло. Но другой камеры у меня нет.
– Ты учишься у Майкова с вот этим? – жестом велит отдать ему камеру. Совершенно беззащитная перед ним, я отчаянно трясу головой. – Да я просто гляну. Красивая вещь.
– Только не вынимайте пленку, пожалуйста. Я отдам негатив, если вы так настаивайте. Просто все не засвечивайте.
– Не буду. Не трясись ты, – рявкает.
– Я не трясусь! – возмущенно распахиваю глаза, и в этот момент камера снова щелкает. На этот раз, снимая меня.
10. Глава 10
– Вот это неплохо. Но, пожалуйста, держите в уме, что один и тот же кадр нельзя сделать два раза.
– Почему нет? Тарковский переснимал Сталкера трижды.
– Ну да. А Стругацкие его раз десять переписывали.
Бла-бла-бла. Опускаю голову на сложенные на столе руки. Как же я все это люблю! Невыносимо. Разговоры об искусстве, споры до хрипоты, интереснейшие лекции и сложные практические задания. Это абсолютно моя стихия. Здесь, среди этих ребят, я впервые в жизни чувствую себя на своем месте. А до этого… Не знаю даже, как объяснить. Многие годы мне внушали, что я какая-то ненормальная только потому, что могла запросто предпочесть виртуальную экскурсию по какому-нибудь музею прогулке с друзьями. Или, например, разреветься от невозможности увидеть выставку Вермеера в Амстердаме. Или просто слушая музыку. Конечно, моей опустившейся вечно пьяной матери этого было не понять. Пусть она и не чуралась понятия «культурный отдых», для нее оно скорее подразумевало пьяные посиделки на кухне, чем поход в оперу или театр. И не только для нее, боже. Я росла среди людей, для которых поход на балет был едва ли не стыдным мероприятием только потому, что там «скачут гомосеки в колготках». И мне, чтобы выжить, приходилось приотворяться, что я тоже такая. Смеяться над идиотскими и совершенно не смешными шуточками. Кивать, когда, какой-нибудь очередной забулдыга, поковырявшись в зубах, изрекал: «Да что вообще в этом Черном квадрате такого? Черный квадрат любой идиот может намалевать». Как тут не сойти с ума? Нарастить броню. Спрятать собственную уязвимость за маской язвительной стервы. Для себя я нашла такой выход. А теперь вот никак не могу эту броню снять. Будто она прочно в меня вросла.
