А Васильев как завопит:
«Сжечь ее на костре! Да свершится гражданская казнь!»
«Точно! – обрадовался Рыжий. – Сжечь ее на костре!»
Все снова рассмеялись, потому что Рыжий когда кричал: «Сжечь ее на костре!» – то корчил смешные рожи.
И я тоже рассмеялась и оглянулась на Димку и показала ему, что мне совсем не страшно.
Но Железная Кнопка опять не поддалась общему веселью.
«Лохматый, – приказала она, – выруби Рыжего, чтоб не кривлялся».
Рыжий сам сразу сдался, он закричал:
«Я как все!.. Я ей ничего не прощаю!.. – Подлетел ко мне: – У-у-у, трепло-о-о!»
«Ладно, Рыжий, потом будешь орать, а сейчас помолчи. И забудь про свои дурацкие шутки, – сказала Железная Кнопка. – У нас серьезный разговор и серьезное дело».
– Знаешь, дедушка, – сказала Ленка, – у Мироновой очень сильная воля. Я тогда снова подумала: не зря ее прозвали Железной Кнопкой, не зря.
«Так простим мы ее или не простим?» – Глаза ее прямо испепеляли всех.
И тут все заорали кто что:
«Не простим!..»
«Простим!..»
А я еще ничего не понимала и закричала:
«Не прощайте!.. Не прощайте!..»
«Тихо!» – остановила всех Железная Кнопка.
Миронова знала, что все ждут, что же она скажет, и поэтому снова тянула по своей привычке, а потом с восторгом объявила:
«Бессольцевой – бойкот!»
И все дружно подхватили:
«Бойкот! Бой-кот!»
В это время кто-то дернул дверь из коридора, а потом застучал и закричал, чтобы мы немедленно открыли. Мы узнали голос Маргариты.
Я испугалась, что она ворвется и выдаст Димку. А он еще сильнее меня испугался. На цыпочках подбежал к двери, приложил палец к губам: мол, все молчите!
Тут, конечно, мы притихли. И я, дурочка, тоже, как он, приложила палец к губам и вертела головой во все стороны, чтобы никто не издал ни шороха, ни звука.
Маргарита стучала и стучала:
«Немедленно откройте!»
А Димка, бледный-бледный, ни кровинки в лице, стоял около дверей. Смотреть на него было невозможно – так он дрожал. А Маргарита не отставала:
«Откройте, откройте!»
Железная Кнопка подошла к Димке, оттолкнула его, открыла дверь, и перед нами появилась Маргарита. Она подозрительно спросила:
«Какой еще бойкот?.. Что тут происходит?»
Мы молчали.
Но тут, на наше счастье, кто-то из коридора позвал:
«Маргарита Ивановна!.. Вас Москва вызывает!»
Ну, а когда Маргариту вызывает Москва, она обо всем забывает.
Она рассеянно посмотрела на нас, словно забыла, чего она так стучала и что ей надо, улыбнулась, махнула рукой и убежала.
Железная Кнопка невозмутимо закрыла дверь и спросила, обращаясь к классу:
«Значит, Бессольцевой…»
И ей дружно ответили:
«Бой-кот!»
«Бойкот!» – крикнул Васильев, задыхаясь от смеха.
«Никто, слышите, ни один человек не должен с нею разговаривать, – требовала Железная Кнопка. – Пусть она почувствует наше всеобщее презрение!.. А тому, кто нарушит клятву, мы тоже объявим самый жестокий бойкот! Наш пароль: „Бойкот предателю!“»
«Даешь бойкот! – неслось с разных сторон. – Да здравствует справедливость!»
«Ух, повеселимся! А, Сомов?! – затрещал Валька. – Погоняем твою подружку!.. Давай, давай крикнем вместе: „Бой-кот Чу-че-лу!“ – приставал он к Димке. – Чего же ты не кричишь?»
Димка криво усмехнулся и промолчал.
А все кругом заволновались, засуетились:
«Как же? Сомов против бойкота?»
«Сомов отделился от всех! Ай-ай-ай!..»
«Ты что, Димочка, правда против бойкота? – спросила Шмакова. – Нехорошо идти против коллектива, неправильно».
Димка продолжал криво усмехаться, хотя ему было не до смеха.
