Чудесные куклы барышни-попаданки - страница 23

– Тетушка там? – спросила я севшим со сна голосом.

– Все там, – сказала Луша. – Кроме тех, у кого работа.

Я вышла в соседнюю комнату, налила в чашку воды из остывшего самовара, напилась и вернулась к Луше.

– Рассказывай, – велела я.

– Чего это? – фыркнула она.

– Всё рассказывай. С самого начала. Я после болезни память потеряла.

– А-а… Ты говорила. Так это правда?

– Истинная, – заверила ее я.

– Так… с чего начать?

– Как мы познакомились?

– Так в лесу же. Не помнишь?

– Даже если ты еще сто раз спросишь, помню я или нет, память не вернется. Просто расскажи, – попросила я. И, вспомнив о том, что домовых надо угощать, предложила: – Может, хочешь чего? Молока, например?

– Молоко Мурке наливают, она делится. И хлебушка хватает. – Луша горько вздохнула. – Конфет хочу. Шоколадных. Ты раньше угощала, как батюшка гостинец присылал.

– Сейчас конфет… нет. Но я привезу, обещаю.

– Ты и вернуться обещала, – фыркнула она. – А вона как вышло.

Она говорила чисто, но простые обиходные слова в речи проскакивали. И, как выяснилось, Марьяна и к этому была причастна.

Луша рассказала, что дом, в котором она жила с мужем, сгорел при пожаре. Муж-домовой угорел, спасая хозяйское добро. В скитах домовых не привечают, и уж точно не приглашают в дом, а без этого ни один из них не может переступить порог. Домаха, оставшись одна, бродила по окрестным деревням, да нигде не могла найти приют.

– Тебе лет одиннадцать было, когда мы в лесу встретились. Ты землянику собирала, с подругами.

– У меня были подруги? – невольно перебила ее я.

– При скитах всегда дети живут. Сироты. И те, кого на обучение отправляют. Ты тогда в сторону от других отошла, я и решилась у тебя хлебца попросить. А ты пирожком угостила.

Марьяна не только накормила домаху, но и пригласила ее в теткин дом, на постоянное местожительство. И имя дала – Лукерья. Луша. Они дружили, Марьяна учила Лушу грамоте и правильной речи, а тетка и не знала, что у нее поселилась домаха.

– А дочка? Я родила ребенка? Когда?

Это волновало меня сильнее остального.

– Так странно, что ты этого не помнишь, – пожаловалась Луша. – Ты уехала к батюшке, и вернулась опять. Живота заметно не было. И мужа… не было.

– Осуждаешь? – поинтересовалась я.

– То ваши обычаи, не мои, – возразила Луша. – Ты ребеночка оставить хотела. А тетка твердила, что ты опозоришь не только себя, но и отца, и ее тоже. Но ты настаивала. После тебя обманули, что ребеночек родился мертвым. А я правду рассказала. О том, что дочка твоя жива. И пообещала присмотреть за ней. А ты обещала за ней вернуться. С тех пор уж год прошел.

– Год? – переспросила я. – Но как…

– Так ты не сразу после родов уехала. Сил набиралась, да жрицей стать хотела. Потом батюшка твой заболел, ты уехала. И вот…

Луша развела руками.

Интересно, и кто же постарался лишить памяти настоящую Марьяну?

– Так она тут? Дочка тут?

– Да где ж ей еще быть… Говорю ж, при скитах всегда сироты живут. Или подкидыши.

Значит, у Марьяны есть ребенок. Из-за этого определенно придется пересмотреть дальнейшие планы. И желание отказаться от чужого наследства уже не казалось мне правильным.

Влад

Ворота были распахнуты. Возле них, на улице, стояла подвода, наполовину заполненная тюками и сундуками. Между ней и домом сновали юркие мужички: в дом шли порожние, а оттуда возвращались с вещами.

Заливался лаем Тузик, рыча и натягивая толстую цепь. Подле конуры, на скамеечке, сидел дед Кузьмич. Он попыхивал папироской и злобно поглядывал на грузчиков.