Похоже, я слишком состарился: оно и понятно, годы летят, часы, дни и месяцы с неделями – что делают, если продолжить этот ассоциативный ряд? Верно, они тоже летят все дальше и дальше в неизведанные дали, вот уже и снежные барсы обзавелись фотоаппаратами. Я с техникой не дружу: с одним только телефоном разбирался целый год, и до сих пор большая часть приложений в нем для меня – темный лес. А еще барсы научились писать по-человечески и понимать людскую речь. Я пишу с ошибками, а в приглашении все грамотно и правильно. Вроде как. В общем, стыд и позор мне! Я смущенно опустил глаза. Прямо так и вижу, как технический прогресс шел, шел и пришел в лес к снежным барсам: а они возьми и пойди в ногу с прогрессом, что, впрочем, нельзя осуждать, а скорее, надо принять. Что тут скажешь: вот так поживешь с человеком – и человеком станешь: что там твоя природа, какое там твое естество – все сотрет человеческое общество, все уничтожит оно, и так, что не вернуть былого никакими средствами. Только веру и религиозность мой друг так и не перенял от меня – он никогда и ни во что не верил. Сам же я в последнее время сильно увлекся верой, и на этом маленьком круглом столике в прихожей стоят три иконы, а над дверным косяком висят сразу три креста.
Ох, брат ты мой хищный, любой другой человек спутал бы тебя с леопардом. Не все гении, и не каждый осведомлен о кошечьем семействе – кроме меня, естественно: я не один год отработал в ветеринарной больнице, поэтому, так сказать, компот с водкой мешать не буду. И у леопарда пятна, и у снежных барсов пятна: то есть проще перечислить общие черты, а не отличия. Интересно, в далеком прошлом всего рода снежных барсов какая же хищная мадам завела амурные дела на стороне, что отголоски той романтической встречи в виде пятен до сих пор доходят до нас? Вот, читатель, посуди сам: светло-серый окрас шерсти делает барса похожим на призрака или подкрашенную сахарную вату. Впрочем, нет, до полной призрачности и белизны ему не хватает именно что концентрированного белого цвета, но вот сравнение с подкрашенной сахарной ватой довольно близко к истине.
Голова у моего друга небольшая. Стоп-стоп, большой ум может уместиться и в маленькой голове, главное, чтобы природа не пожалела ума, а все остальное как-нибудь само собой приложится. Смущает разве что серая полоса – шрам на лбу, который он получил в драке с другим снежным барсом. Мир животных – жесток! Я, посочувствовав, провел пальцем по фотографии. Зато мой друг может похвалиться длинным хвостом – ха, да подари мне Бог такую основательную штуку, я бы на раз-два нашел ей кучу всяких применений или больше, в любом случае я бы не ограничивался в идеях. Например, и это первая идея, которая пришла мне на ум, без всякого напряжения, я бы использовал его как качели. Хотя нет, здесь я просчитался с идеей наобум – я ведь боюсь качелей. Детство – это пора горьких опытов и не менее горьких ошибок, так вот, качели – это все сразу, и мне кажется, как-то долго держится у меня вкус горечи от них. Я помотал головой от неприязни и некоторой брезгливости. Мой друг не боится высоты: он привык жить в горах, а там, как ни крути головой и куда ни поставь ногу для шага, все есть высота, и все напоминает о высоте, поэтому у него чуть ли не в крови иммунитет от страха высоты. Однако если его кто-то и пугает, так это охотники-браконьеры. Звучит страшно, и меня передернуло, и спина похолодела от жестоких и грустных мыслей об охотниках-браконьерах, несущих на плечах тела мертвых снежных барсов.
