Чугунные крылья - страница 4

И он подошёл пожать привязанную руку.

Капитонов уже успел успокоиться без всяких медикаментов. У него начался настрой на молитву. Он смотрел, как в небе испускают тусклый свет разрывы, утоньшения ватной пелены облаков… Такое же небо он видел когда-то в поле за лесом. Все эти места отмечены его страданием. Где он – там и его страдание. И везде у неба вид утешающий. Только подготовку к молитве кое-что растягивало. А именно – раздумья о том, как всё произошло. Разве, когда он маленький ходил по траве в своём районе Москвы, радуясь каждой травинке, когда там же, возвращаясь в темноте с мамой домой, пел детскую песенку про улыбку, мог ли он представить, что когда-то станет кровавым психом?

Мир просто делится на «нормальных» и «больных». Это деление хоть и незаметное, но чрезвычайно жёсткое, гораздо жёстче, чем деления людей по расовому, этническому и религиозному признакам. «Нормальные» правят миром и любой его частью, они распространяют повсюду свои стандарты. Он, Сергей Капитонов, не вписался в эти стандарты. Они негласны, их нет ни в каком своде законов, но они всё равно существуют повсюду. Он не вписался в них не потому, что не захотел – не смог. И теперь он лежит здесь привязанный, он – опасный больной… Когда впервые возвысились эти «нормальные»? Кто их возглавил? Как это произошло? Ну всё, хватит думать! Пора молиться…

А вот начальство больницы продолжало думать о Капитонове – близился консилиум у главного врача.

В это место, в основном, приходят в хорошем, даже радостном настроении. Здесь маленькие детишки с родителями, влюблённые парочки, молодожёны, компании друзей. Здесь ходят за руку, обнимаются, бывает целуются. И очень много запечатлевают себя фотокамерой на фоне достопримечательностей мирового уровня. Словом – посмотришь на народ в этом парке – может возникнуть впечатление, что вся страна живёт вполне счастливо.

Казалось бы, что здесь делать типам с мрачным взглядом на жизнь? Но бывали всё же исключения из правила. Если их и замечал обычный, весёлый народ, то не подавал виду. И вот, в последнее время всё чаще стал появляться в парке некто, выделяющийся, как сказал поэт, «лица необщим выраженьем» – какой-то угрюмый одиночка. Периодичность его появления достигла уже раза в неделю, бывало и чаще, а бывало, наоборот, он пропадал. Но кто это отмечал?

Этот парк слишком известен, чтобы его называть. В него приезжают туристы со всего мира. Каких только языков ни услышишь в нём – и западных, и восточных, от вездесущего английского до столь, казалось бы, близкого, но при этом столь далёкого украинского! И только указанный выше мрачный тип предпочитал не говорить ни на каком языке.

Так кто же это всё-таки был? Старик? Нет, молодой человек. Девушками, он, пожалуй, интересовался, но всё равно как-то напряжённо, не умея это выразить. Взглянуть на какую-нибудь ему бывало и приятно, но потом сразу же неприятно, а иногда и мучительно – от осознания недостижимости того, что он видит.

Может быть, это был просто какой-то урод? Вовсе даже нет. Он был крупного телосложения, таким же крупным было его лицо и все черты этого лица: задумчивые карие глаза, нос с горбинкой, рот длинный, но не безобразно, вполне соизмеримый с массивной квадратной челюстью. Верхняя губа чуть выступала вперёд, но это, опять же, только красило. Кое-кто считал этого парня даже красивым. Но это говорилось без толку, не теми, кем надо. Он, в связи с этим, считал такую свою наружность ещё одним проклятием, помимо всех бывших у него. А временами он мечтал даже изуродовать себе лицо. Но пока ещё не решался, да и не знал, как это сделать. И его лицо, пожалуй, действительно можно было бы назвать приятным, если бы не постоянная угрюмость.