Конкретно Сергей никому ничего не сообщал, оставлял сокровенными свои новые чувства. Лишь матери он пробовал отдалённо намекнуть на происходящее внутри себя. Парень упоминал то село, где мать впервые встретилась с отцом, спрашивал о деталях той встречи и главное – что говорил и делал отец. Елена Сергеевна вспоминала:
– Пришёл он к нам в дом молодых специалистов из армии, накаченный такой, улыбчивый. С ним ещё друзья армейские. Взял учебник, по которому я преподавала, увидел логарифмы, что-то сказал про них.
– То есть сказал про логарифмы, и этого оказалось достаточно? – вызнавал Сергей.
– Нет, потом ещё спрашивал: «Где Лена?», – когда я с огорода пришла и ноги отмывала от земли. Ну, ему перед тем ещё сказали про меня.
И что было интересно – Елена Сергеевна и не догадывалась, зачем сын всё это узнаёт. Даже когда он сказал, что его первой любовью был диснеевский персонаж по имени Гаечка и что в университете учится похожая на неё девушка – всё равно никакой догадки о причинах происходящего с ним. Не получались у Сергея намёки, ну и ладно.
Но с каждым последующим началом нового курса Сергей вдруг стал испытывать новый шок. Второго курса у него попросту не оказалось, ему пришлось «ускориться» из-за малочисленности группы философов. Правда, был вариант сменить специальность, чтобы нормально учиться на втором курсе, но Сергей что-то его не предпочёл. Смена специальности показалась ему излишним метанием. И даже если на втором курсе сохранялись поточные лекции с тем самым факультетом иностранных языков, где училась преобразившая Сергея девушка, Сергей всё равно подумал, что это не гарантия успеха. Сменой специальности он бы явил свою некую нетвёрдость, непостоянство. К тому же вариант смены специальности не выбрал больше никто, все выбрали ускорение. А как Сергея ободрили, сказав в деканате, что при его способностях ни у кого нет сомнений, что он потянет два курса за один год! Так выбор стал предрешён…
Студенту Капитонову было приятно слышать похвалы не сами по себе, а в соотнесении их с тем, что может услышать Белка. Ведь будет же приятно ей узнать при её собственном серьёзном отношении к учёбе, что ей заинтересовался не какой-нибудь, а столь серьёзный и умный молодой человек; не такой, который поступил, чтобы специально кого-то высматривать.
Новыми одногруппниками Капитонова на экстерне стали: один – фанатично настроенный верующий католик, второй – въедливый рационалист-формалист, фанатик логики и культуры мышления. И вот, когда к ним в группу добавился Сергей, рациофундаменталист, которого звали Рома Фокин, скорее решил использовать его в качестве некоей третьей силы, рефери, который рассудит их, заняв сторону либо Божественного Откровения, либо рационального постижения истины. В то же время, самого Сергея Рома стал проверять на предмет того, действительно ли он философ, «соответствует ли своему понятию». Это был для Ромы фундаментальный принцип оценки людей. Его заинтересовало то, что Сергей говорил в день знакомства про экзистенциализм, и после он стал настойчиво расспрашивать Сергея. Это происходило следующим образом: Фокин требовал у Капитонова объяснить, как он понимает то или иное высказывание, сделать ему доклад о Хайдеггере – не преподавателю по предмету, а именно ему. Словом, так требователен не был ни один преподаватель.
– Ну чего, Серёг, я тебя спрашивал, а ты мне не сказал.
