«Ремонтъ бань Н.И Степаненко ЗАКОНЧЕНЪ», «Эксъ-милліонщикъ изыскиваетъ таланты въ области химіи. Лженаука или новые открытія?» , «Паденіе межпланетнаго снаряда» и другие.
Еще в комнате имелось два стула, на которых уже покоились пыльные цилиндры путешественников. В углу стояла тумбочка, в которой обнаружился огромный полудохлый таракан.
– Вы как насчет бани? Не желаете ли-с? – спросил Крашеный.
– А разве это можно устроить? – отозвался бархатным голосом Усатый, – это оказалось бы весьма кстати.
– Нужно будет у слуги спросить. Как там его зовут? – поинтересовался Крашеный.
– Не знаю, он не представлялся. Но думаю Филимон, – уверенно предположил Усатый.
– Почему же именно Филимон? – удивленно спросил Крашеный.
– Похож больно, идет к нему это имя, – неопределенно сказал Усатый.
– А по мне так он больше к Василию тяготеет.
– Весьма спорное утверждение.
– Не изволите ли пари?
– Я весь к вашим услугам! Только необходимо оговорить условия! – оживился Усатый и даже приподнялся с кровати.
– В случае если он окажется Васей, вы прочитаете мне из записки, адресованной вам от N, – сказал Крашеный.
– Неприемлемо! Я вам её читал, а вы бессовестным образом осмеяли меня! Не бывать этому! – возмутился Усатый, густо покраснев.
– Если вы дрогнули пред честным пари, то не смею оказывать на вас никакого давления. Тем более что оно, может повредить вашу нежную натуру, – издевательски произнес Крашеный.
– Извольте выложить ваши новые ботинки против Филимона, – выкрикнул уязвлённый Усатый.
– Но они ведь вам будут малы! У нас разные размеры стоп! – хохотнул Крашеный.
– Ничего, я потерплю. Разносятся.
После недолгих взаимных препираний всё же вызвали слугу. Тот явился только через десять минут, с хмурым и приплюснутым выражением лица. Было понятно, что его оторвали ото сна. Хлебнувшие к этому времени из фляжки путешественники весьма порозовели и были настроены благодушно.
– А скажите нам, милейший, что ж ремонт Степаненковских бань и впрямь закончен? – издалека начал Крашеный.
– Года полтора как. Но не советую вам, – недовольно отозвался слуга.
– Это почему же так? – заинтересовался Усатый.
– Неприятности там происходят. Люди нехорошие обретаются.
По всему было видно, что слуга чего-то не договаривал и явственно юлил.
– Ну а если, предположим, мы сами из того же разряда… эм… лихих господ? Чего же тогда? – продолжал допытываться Усатый.
– Дело ваше. Я свое слово сказал. Только вы не очень-то похожи на лихих, если откровенно.
– А на кого же мы похожи? – настаивал Крашеный.
– Ясно на кого: на артистов или художников.
– А что много таких у вас в городе бывает? – осторожно поинтересовался Усатый.
– Заезжали-с.
– Ну, допустим. А ты нам лучше вот чего скажи, как тебя звать-величать, мил человек? – последнюю фразу Усатый произнес на старорусский манер, на что слуга обиделся и ответил:
– Как угодно, так и называйте. Мы люди не горделивые, а если мамка Филей назвала, так в этом моей вины нисколечко и нету, а насмешек я сносить не стану, – слуга капризно выпятил нижнюю губу и добавил:
– Ужинать к семи подадут, извольте не опаздывать, опять проманкируете все.
– Ага! – довольно крякнул Усатый, обрадованный своей победе.
– Скажите, Филимон. А имеется ли у вас хоть какое-то сносное образование? Научены ли вы чтению или письму? Умеете ль танцевать или складывать поэзию? – спросил раздосадованный своим поражением Крашеный.
