Жизнь показала, что «старшие товарищи» – это, как правило, не профессиональные переводчики, а особенные люди, имевшие лапу в ГКЭС, чуть-чуть говорившие на испанском или португальском языках и обладающие безукоризненными анкетными данными. Помню, в Гвинее-Бисау, куда меня занесло через несколько лет, старшим переводчиком аппарата экономсоветника посольства СССР был геолог, который поработал пару лет на Кубе и слегка подучил испанский. Португальского языка он просто знать не мог, постоянно смущался и бестолково перепоручал переводы «вниз» – простым трудягам. Зато он был русским, из рабочих, членом партии, женатым, имел детей, короче, являлся абсолютно контролируемым и желанным элементом для заграницы – все одобрял на многочисленных собраниях и копил деньги на машину / квартиру / новую мебель в СССР. Такие люди, приходя на собеседование к консулу – обязательное мероприятие на следующий день после прилета, – верили на слово всему, типа «враг не дремлет», «сюда не ходить, здесь ЦРУ», «остерегайтесь провокаций», и еще раз в некотором смысле приносили клятву верности «Моральному облику», но уже на месте, в стране назначения. Консулы всегда намекали, что обо всем знают, везде у них есть глаза и уши, загадочно говорили о своей исключительной подготовке, и, как я знаю после обмена мнениями с моими коллегами-переводчиками, ни один не удержался, чтобы не похвастаться, что даже машину в пьяном виде их обучили водить. Кстати, в той же Гвинее-Бисау консул порекомендовал мне обходить стороной клуб «Кора» при «Гранд-отеле» в самом центре города, потому что там публичный дом, церэушники и всяческие провокации. В первую же ночь я без тени сомнения пошел туда, «Кора» оказался стильным дансингом с превосходным рестораном, ни тебе публичного дома, ни даже проституток на танцполе. Я ходил туда два с половиной года каждые выходные и не встретил ни одного советского человека, так все боялись и даже днем на всякий случай не приближались. Именно по этой причине я туда и ходил.
Два-три дня мы носились с Качиным с пьянки на пьянку, разинув рты, слушали истории старожилов о работе, о кознях соотечественников, о местных нравах.
– На прошлой неделе иду по Байше домой весь такой в белом и элегантный, – рассказывает Женька, – и обгоняю негритянку с большой жопой и огромными сиськами, которая тащит за руку чумазого пацаненка лет четырех-пяти, со вздувшимся пузом и торчащим рахитичным пупком. Мальчишка орет, сопли размазывает, вырывается, а она ему и говорит: «Если будешь орать, то станешь похож вот на эту белую обезьяну». Я замедляю шаг и не сразу, но понимаю, что белая обезьяна – это я.
Лететь на место я должен был с геодезистом Сашей Хлопониным из Киева. Лететь с пересадкой, а потом еще километров 250—300 через джунгли на реку Замбези, потом паромом на другой берег и еще немножко. Мы с Сашей познакомились в ресторане гостиницы «Турижму» на Байше, где жили очень многие кооперанты, – так в Мозамбике называли иностранных специалистов. Выезжать надо было срочно, бухгалтерия не успевала выдать нам деньги, продовольственный магазин почему-то не мог «затарить» нас в долг. При высочайшей бдительности всяческого начальства, посольства, коммунистов и комсомольцев мы летели, тем не менее, в джунгли за пару тысяч километров от столицы без денег и без продовольствия. Саша, как человек взрослый и думающий, естественно, волновался. Я, по-юношески легкомысленный, всячески его успокаивал:
