Чаще всего мы останавливали свой выбор на газелях: проще разделывать тушу и компактнее размещать в холодильниках. Одну газель всегда надо было отдать солдатам на блокпосте в качестве взятки за то, чтобы они нас не закладывали, ведь наша охота была браконьерством в чистом виде. Вкуснее мяса я не ел. Представьте – на много сотен километров ни предприятий, ни городов, никакой грязи, никакой химии! Если удавалось настрелять несколько животных, то мы брали каждый по газели. Ритуал был приблизительно одинаковый: в 2-3 утра возвращение домой, в 4-5 – туша освежевана, одну заднюю ногу к обеду запекает Зе, мой бой, внутренности и передние ноги с ребрами ему, остальное – плотно в морозилку.
О Зе отдельно. Зе был работник фирмы, приставленный к нам, русским, чтобы помогать по дому, – слуга, короче говоря. Сначала мы по идеологическим соображениям – «все люди братья» – категорически отказывались от его услуг, потом были вызваны на совет белых людей, португальцев и болгар (быстро примазались к капиталистическим нравам братья-славяне!), которые доходчиво нам объяснили, чтоб мы негров не портили: белый человек сам убирать дом и стирать не должен! Зачем тогда у него высшее образование и высокая зарплата? Мои соотечественники скрепя сердце согласились на стирку (если что, можно и «соскочить», ведь и советские люди сдают белье в прачечную!), а я пошел на страшный риск, приняв Зе по полной программе как слугу. Он мне отвечал преданной любовью, но не по причине добрых отношений «слуга – хозяин», а потому что считал меня полным и законченным идиотом. Посудите сами, я на него не орал, отдавал ему остатки мяса после охоты, весьма, кстати, значительные, закрывал глаза на то, что он слегка подворовывал у меня продукты, более того, даже сам по своей воле дарил ему кое-что. Зе на вид было лет 35, это был сутулый и худой негр с хитрой мордой и абсолютно косой. Глаза его вращались во все стороны, и поймать взгляд хоть одного глаза было практически невозможно. Зе жалел меня как слабоумного, одновременно берег меня как источник своего локального благосостояния и заранее предупреждал о возможных атаках на нашу деревню. В результате мы всегда держали одну машину наготове, чтобы успеть улизнуть на другой берег Замбези до начала стрельбы, а еще лучше – рвануть в Келиман.
После охоты прошла, наверное, неделя, возвращаюсь с работы домой (я занял дом отъехавшего в Союз соотечественника) и интересуюсь у Зе, что на ужин. Он скорбно отвечает, что ничего.
– Зе, ну быть не может! Ходили на охоту меньше недели тому назад, гостей не было, мяса должен быть полный холодильник!
Зе терпеливо вдается в объяснения, жестикулируя и показывая для наглядности:
– Со инженьейру (вежливое обращение к лицам с высшим образованием и начальникам, «со» – сокращенное от «сеньор»), когда мясо жарится на сковородке, оно ведь ужаривается, – и пожимает плечами, грустный от того, что приходится произносить столь очевидные вещи.
Или вот тоже еще один спектакль с Зе в главной роли. В воскресенье днем сижу в кресле под кондиционером и внимательно наблюдаю на стене гостиной комнаты охоту ящерицы за каким-то жучком. Если жучок сбежит, то ничего не произойдет, если ящерица поймает его, то скоро получу письмо. Жарко. Даже очень жарко. Тут заходит Зе, сутулясь и содрогаясь в ознобе. Я спрашиваю, не заболел ли он малярией. Зе, потирая руки, притоптывая и дуя на ладони, отвечает:
