Затем шум, удар сковородой, из подъезда выбежала растрепанная баба в халате и тапочках.
– Миша?! Убил его!
Баба страшная, как атомный взрыв.
– Да, входи, – опять мужской голос откуда-то из подъезда.
– Мышь лови давай! Я не войду в квартиру, пока эта тварь там бегает по моим кастрюлям!
– А ты убирай за собой, хоть иногда! Припрешься домой и на диван, телик смотреть! А я все мой за тобой!
– Что! А ну заткнись, боров жирный!
В этот момент их подъезда, с трудом протолкнув широкое пузо в узкий дверной проем, выходит Миша.
– Хватит на всю улицу орать! Иди домой!
Хорошо Николе все-таки. Отдельный коттедж. И соседи спокойные. Сидишь в шезлонге, кругом зелени, ягоды, грядки с овощами. И никто тебя не видит и не трогает. Красота!
В каждом коттедже живут разные люди. И у всех разные огороды, как рассказывает бабушка. В начале улицы у коттеджей ничего не растет. Только деревья. В одном дворе беседка стоит. В субботу там всегда шашлыки жарят, что дух плывет по всей улице. В одном коттедже мотоцикл стоит, старый, с коляской. Его один парень все время чинит, бензин доливает, но мотоцикл с места так и не сдвигается.
А у некоторых такой бардак, что смотреть страшно. Где доски навалены, где еще какая-нибудь дребедень. Одни соседи догадались себе прямо под окнами сделать загон для бешеной собаки. Возвели второй забор, поставили будку. Все проволокой оцепили. Собака возьми, да перепрыгни через забор и давай бежать. До сих пор поймать не могут.
У других сплошные гулянки во дворе. Приедут вечером со всего города, врубят музыку на полную мощность:
Забирай меня скорей,
Увози за сто морей,
И целуй меня везде
Я ведь взрослая уже.
Бабушка сидит на веранде, слышит песни, головой качает.
– Какая срамота, – говорит она. – Один разврат в песнях. Ужас какой!
– Разнузданность, – поддакивает рядом стоящий дед, дрыгая ногой.
У большинства огороды нормальные. И цветы растут, и картошка с морковкой. Теплицы стоят, яблони цветут, клубника со смородиной спеют. А иногда такая густая растительность, что вообще ничего не видно.
Вот как у Лариски…
В коттеджах люди то нормальные живут, скрывать им нечего. Ведут себя как все, улыбаются, открытые всем. А Лариска, наоборот, скрытная. Дом у нее самый выразительный. Забор стоит ровно, когда у всех он покосился в разные стороны. Да еще ярко зеленого цвета. Что в огороде – не видно. Кругом у дома сплошные заросли. Тьма там из-за этого, что солнце не видно. И цветы не растут. Ягод никаких нет.
Живёт Лариска одна, а лет ей больше семидесяти. Раньше с ней две собаки жили. Маленькая, беленькая, да черненькая, большая. Обе дворняги были найдены в подворотне самой Ларисой. Обе собаки тупые, как поливальные лейки, бесконечно брешущие и такие же странные, как и сама хозяйка.
Вот только были…
Одна ушла из дома и не вернулась. Больше ее никто не видел. Бабушка говорит, что видимо собака подыхать пошла. Баба Валя, соседка Ларисы, услышала это и потом возмущалась:
– Надо же! Подыхать он в отдельное место пошел! А моя, Нюра, сука, свинья эдакая, на моих глазах подыхала. Блевала около веранды, цветы все своей мочой сожгла. Извивалась тут, доводила меня! Сон я из-за нее потеряла. А этот в отдельное место подыхать пошел. Сволочь!
Вторая Ларискина собака, Бася, попала под машину. Сбили ее и от удара она в овраг отлетела, что даже не сразу и нашли. Катался как-то Никола на велосипеде, съехал случайно в канаву, а там Бася лежит. Уже тлеть начала.
