Компьютер проглотил «Анна», презрительно отписался «Пароль неверный» и снова выбросил пустое окошко – все такой же близкий, но недоступный.
Ну, она на самом деле не сильно-то и рассчитывала… Попробовать, что ли, его обожаемую мамочку, Альбину-Алевтину?
«Пароль неверный».
Она неправильно подходит к делу. Муж скорее использовал цифры, чем буквы. Цифры для него всегда были святы. Но если цифры – значит, дата? Его собственный день рождения или мамочкин?
«Пароль неверный». «Пароль неверный».
Может быть что угодно! Просто, чтоб не сдаваться сразу, Анна принялась вбивать в окошко первые пришедшие ей в голову даты. Ее день рождения (ага, как же, жди!). Неверно. День их свадьбы. Неверно (естественно!). День рождения Пушкина… Ничего. Жалко, она не знает день рождения Рокфеллера, может, больше бы подошло… Ну, что-нибудь еще, напоследок… День, когда она попала в аварию…
Надменный прямоугольник моргнул, исчез, монитор приветственно вспыхнул стандартными вордовскими «обоями» и экран принялся споро заполняться иконками «рабочего стола». Анна сидела перед компьютером в полном ошеломлении.
День, когда она чудом не погибла, стоит паролем на компьютере ее мужа? Для него это такая памятная дата? Допустим. Обычно никто не ставит паролем даты, связанные с неприятными воспоминаниями, но, может, ее муж в глубине души мазохист? Надо покупать не лифчик со шпаргалкой «I love you», а что-нибудь из кожи и колючей проволоки и хлыст с шипами? Или просто эта дата… не является для мужа такой уж неприятной?
Анна рассеяно уставилась в белизну «вордовского» листа. Нет, она сейчас не в состоянии ничего переводить! Она провела дрожащей рукой по мокрому от пота лбу. Она должна понять, почему компьютер мужа «запоролен» на дату ее аварии. И как это согласуется с тем, что ее лечащий врач так сильно хотел запихать ее под шлем томографа, что не остановился перед насилием. И почему… почему она сама после аварии так изменилась, что перестала понимать мотивы своих собственных поступков? Сдается ей, хотя бы часть ответов прячется здесь.
Анна решительно щелкнула мышью, открыла первый же файл и погрузилась в чтение.
Примерно через час она с разочарованием отвалилась от экрана, потирая уставшие глаза. Ну узнала она, что за год их брака муженек себе заводик изящно «прихватизировал»? Реконструкцию заканчивает – переделал тривиальный заводской ДК в «Центр альтернативного кино». Зная мужа, она сомневалась, что там день и ночь крутят арт-хауз. Изучать подробнейший план завода со всеми его переходами, переплетениями коридоров административных зданий, цехов, лестниц и заброшенных проходов тоже было занятно, как в детстве рассматривать пиратские карты в книгах Стивенсона.
Но какое это все имеет отношение к ней? Разве что задуматься, почему она, всю жизнь шарахавшаяся от любого документа, в котором больше трех цифр за раз, теперь сидит себе, финансовые отчеты почитывает, сметы просматривает.
В письма еще заглянуть?
«Надеемся, она ни о чем не догадывается?» - гласила первая фраза открытого ею письма.
Анна отпрянула от монитора, будто тот мог ее укусить. Прижала руку к сильно сжавшемуся вдруг сердцу. Ей уже не хотелось читать дальше, она больше не желала ответов. Лучше спрятаться в неведение, как ребенок под одеяло, и просто рассчитывать, что все само собой обойдется.
С чего она сразу решила, что «она» - это именно она? А вдруг «она» - это свекровь? Или вовсе продавщица из дорогого бутика, куда муж решил вернуть уже продемонстрированные Анной вечерние платья? А она себе накрутит страхов, будет трястись и не знать, как ей жить в доме, где против нее что-то затевается. Надо все выяснить и успокоиться.
