Вбежавшие в кабинет охранники, поднятые на ноги сигналом тревоги, так и нашли тело старейшины Нелленса Нератти застрявшим в полузакрытой потайной двери. А вот его голова обнаружилась лишь утром, водружённой над городскими воротами. Естественно, к тому времени даже самым искусным целителям и воскресителям в Валензии было уже не под силу воссоединить бренную плоть старейшины с душой.
*****
– И вот так-то коварный старейшина Нелленс поплатился за свои злоумышления, а благородный Льемпе вернулся к своим родителям и к подножию трона, на который он, в один прекрасный для нас день взойдёт, если будет на то милость Небесных Богов. Что же до Оррика-чужестранца его и вправду с тех пор больше никто не видел в наших землях. Кто знает, где он сейчас? Но где бы он ни скитался, наши благословения всегда будут с ним!
Менестрелю и вправду пришлось завершить своё повествование прозой. Но успех представления в этот вечер был несомненен. Подсчитывая деньги, он лучился от счастья. Заработок был более чем достойным, даже учитывая то, что придётся отстегнуть хозяину таверны и подставному, который потребовал петь об Оррике-чужестранце. А ведь его ждало ещё дополнительное вознаграждение в царском дворце. Немного подумав об этом и о том, куда вообще дул сейчас ветер, менестрель решил, что на будущее стоит, пожалуй, сочинить стихи, восхваляющие достоинства прекрасной Замгары. Если проявить в этом инициативу и успеть одним из первых…
Если бы менестрель и знал, что изложенная им – с приемлемыми для героической песни отклонениями от истины – история не закончилась на мести Оррика старейшине, то это было бы ему глубоко безразлично. В конце концов, то что случилось потом, не повлекло решительно никаких последствий для Валнезии.
*****
Утро через несколько дней после триумфального возвращения царевича Льемпе из плена было ясным и приятно-прохладным, до пика дневной жары ещё оставалось несколько часов. Два всадника, выехавших затемно и направлявшихся к восточной границе Гельтии по узкой горной дороге, на которой в это время никого нельзя было встретить, вели друг с другом беседу.
– Ты точно не хочешь вернуться в Валнезию, Оррик? – поинтересовалась Хольта. – Я уверена, что с твоими талантами ты можешь стать первым человеком при Льемпе и вторым в городе, опрокинуть власть старейшин.
– Боги на небесах, я не вернулся бы, даже не будь путешествия, которое я должен совершить. Жизнь у меня одна, и я ценю её выше, чем может показаться. Да и Льемпе я буду наиболее полезен как чужестранец, на которого возложат всю вину за смерть старшего Нератти. Тебе, кстати, не надоело? За то время, что ты меня провожаешь, ты спросила это уже раз тридцать.
– Что же ещё делать, если ты ни разу не предложил мне поехать с тобой? – с неожиданным запалом воскликнула Хольта. – А я бы может даже согласилась! В конце концов, ты, наверное, единственное существо, кому не совсем плевать, жива я или нет.
Оррик довольно долго молчал, потирая подбородок двумя пальцами, прежде чем ответить:
–– И не предложу. Но хорошо, что ты это сказала. Вот тебе тогда мой совет: езжай отсюда дальше, хоть на восток, хоть на север, забудь про Гельтию и Таракс, про все награды, которые тебе могли обещать. Льемпе вздёрнет тебя на дыбу, если ты вернёшься. Мне и так пришлось битый час вести с ним философскую беседу о том, что важнее – дела или мотивы. Извини, но после того, как ты вывела нас к словно нарочно ждавшей беглецов шайке, подозрительно сговорчивой, с готовым к отплытию судном, только дурак не заподозрил бы, что тебя подослали. Скажем, наместник Таракса, желавший подложить свинью воеводе и заодно посеять семена смуты во враждебной стране, вернув на родину властного и полного вражды к валнезийским старейшинам царевича. И надеявшийся сперва, что пока ты будешь всем распоряжаться в нашем маленьком отряде, обстоятельства для спасения царевича он как-нибудь подстроит. Если добавить к этому твою настоящую внешность…
