– Уговорил, – буркнул старшина.
– Мы буквально на минуту – если с той стороны кто-то есть, то они и понять ничего не смогут. Давай, вставай к турели.
– А кстати о птичках, с какой стороны ты хочешь въезжать? – резонно поинтересовался Шорин, вставая к гранатомету.
– С той же, с какой появился и исчез «жук», тут вся ясно по следам. Хотя арка-то со всех сторон одинаковая, возможно, и нет никакой разницы.
Николай озадаченно хмыкнул, но промолчал.
УАЗ, рыча, развернулся и медленно въехал в пространство арки, однако ничего не произошло. Они никуда не переместились, а как находились на вечернем лугу, так на нём и остались. Валентин развернулся и проехал ещё раз – снова безрезультатно.
Капитан молча вытащил сигарету и закурил, распахнув дверцу.
– Ну и?.. – Шорин, скривившись, посмотрел на напарника. – Чушь все это, вот что!
– По-твоему, дед свихнулся? Сомневаюсь! Видимо, выключился этот переход… – Остапенко с явной досадой сплюнул. – Значит, подождём!
Они просидели около получаса. Никто из деревни сюда не совался, а солнце уже закатилось.
– Скоро должны наши появиться, – протянул Шорин. – Устал я уже ждать, ей-богу…
Он вылез из машины, подошел к одной опоре арки с внешней стороны и приложил к поверхности руку.
– Хм, такое впечатление, что она холоднее окружающего воздуха, – сообщил он.
– Ты там осторожнее, – нахмурился капитан, – если заработает, вдруг засосет тебя одного неизвестно куда или током ударит!
– Да уж… – Шорин поспешно убрал руку. – Кстати, кажется, она, по-моему, ещё и немного дрожит…
– Дрожит, говоришь? Это интересно…
Валентин подбежал к арке и потрогал опору рукой. Ладонями ощущалась лёгкая, едва заметная ритмичная вибрация. Валентину показалось, что когда он трогал арку до этого, такой вибрации не было.
– А ну-ка, залезай! Ещё раз попытаемся!
Николай почесал затылок и вернулся к гранатомету.
Вырывая колёсами траву, Валентин развернул УАЗ и повторно въехал в арку.
Ему показалось, что тело вместе с машиной натягивает какую-то пленку, словно продираясь через невидимую и чуть вязкую границу. Уши слегка заложило, вечерний свет вокруг мигнул, и словно где-то далеко-далеко лопнула гитарная струна. Остапенко инстинктивно нажал на тормоз.
Это было сделано вовремя: прямо перед капотом УАЗа начинался глинистый склон, круто уходивший вниз.
Хотя чуть позади по-прежнему возвышалась загадочная арка, местность вокруг них в мгновение ока изменилась. Насколько хватало глаз, расстилалась унылая холмистая равнина красновато-серого цвета. Кое-где из почвы, напоминавшей сухой такыр, торчали кривые деревца высотой не более метров трёх, а низко над горизонтом маячило красновато-тусклое, словно специально подобранное в тон пейзажу, солнце. Длинные тени, извиваясь как змеи, перечёркивали округлые холмы. И тут было жарко, очень сухо и жарко, как в настоящей сауне.
Смена обстановки была пугающе разительной, но немного успокаивало то, что полчища вражеских машин, которые так опасался увидеть по ту сторону таинственного перехода Остапенко, начисто отсутствовали.
– Мать моя, женщина… – с чуть запоздалым удивлением охнул Шорин. – Не может быть!
– И это не галлюцинация, – пробормотал Остапенко.
Николай шумно засопел, витиевато выматерился и завертел головой, приникнув к гранатомету. Кроме маленьких смерчей пыли, то тут, то там кружащихся над выжженной почвой, в поле зрения ничего не двигалось.
