– Мне тридцать два. Нормально. Нам что остается-то – только работать и быть полезными людям. Ха-ха-ха.
Было шесть утра, когда я вылез из «Газели». Коля довез меня до подъезда и помог выгрузить ящик с инструментами. Через полчаса я отключился в постели в холостяцкой съемной квартире (двадцать пять тысяч рублей в месяц плюс коммуналка). Самым ярким воспоминанием о ночи было, как Чернявая достала с витрины пачку презервативов и, быстро что-то записав в тетрадь у кассы, смущенно протянула их мне.
Я провалился в глубокий сон, не представляя, что буду делать завтра.
* * * *
По непонятной причине я проснулся в десять утра – всего через четыре часа после того как уснул. Встал с ясной головой и желанием куда-нибудь пойти.
Спустя час я уже шел по птичьему рынку. Сегодня, в будний день, здесь почти никого не было, и только продавщицы с обмотанными шалями вокруг поясниц переминались с ноги на ногу. Я любил побродить по рынку. Здесь можно купить всё что угодно для рыбалки, но почти всегда я приходил просто поглазеть, ничего не покупая. И сегодня я просто бродил без всякой цели – проветривал голову. Стоял мартовский день, слегка припекало солнышко. Морозы ушли.
На выходе с рынка вытянулись ряды с домашними животными – около десятка продавцов выставили картонные коробки с котятами и щенками. На коробках фломастерами надписи: «Персы», «Кавказцы», «Сибиряки» и подобные, понятные людям варианты. Каждый раз, когда я проходил мимо этих «работорговцев», мне было не по себе, поэтому я никогда не подходил даже посмотреть на этот «страшный живой товар».
Сегодня на рынке стояла очень нехарактерная тишина, как будто всё вымерло. Вдруг среди этой тишины раздался громкий писк котенка и ноги сами понесли меня к ближайшей коробке.
Хозяйка котят с обезображенным алкоголем и курением лицом в шапке-ушанке, так выглядят бомжихи, – курила сигарету. Я подошел и заглянул в большую коробку из-под микроволновки. В ней забились по углам пять или шесть котят: все черные и один белый.
Подошла девушка в темной рыже-коричневой норковой шубе с большим капюшоном и склонилась над котятами. Я не видел ее лица, но почувствовал необычайную легкость от ее присутствия и почему-то привкус свежести во рту.
Это было не влечение или любопытство. Я мгновенно понял, что этот человек мой. С самого далекого детства я делил людей на своих и не своих. Своих у меня было… почти не было. Я замер и смотрел на нее в ожидании увидеть лицо.
Минуты две она гладила котят, а потом спросила:
– Сколько белый стоит?
– За тысячу отдам, – бомжиха, не выпуская сигарету из рта, встала и подошла к коробке. – Белый самый бодрый тут. Мальчик. Котятам месяц, к горшку приучены.
«Вранье! Так говорят все на рынке».
Моя вытащила из кармана шубы, как будто заранее приготовленную, вдвое сложенную тысячерублевую банкноту и аккуратно взяла котенка запазуху.
– Как его зовут? – спросила она.
– Да как хотите, так и назовите, – «бомжиха» сунула деньги в пояс-сумочку на животе.
Затем бывшая хозяйка сходила к машине за пачкой сигарет, прикурила от зажигалки и, сделав чудовищную затяжку, сказала: «Васька это».
Покупательница в капюшоне повернулась ко мне и, оглядев, спросила:
– Как котенка можно назвать? Васькой не хочется.
Я уставился на нее, сердце бешено заколотилось. Эти глаза и уверенный непринужденный вопрос, обращенный ко мне, отбросил всякие сомнения –
