Грач вчера весь вечер жаловался, что попытки пройти по следам ни к чему не привели. Эти неизвестные личности не пропускают ни единой возможности использовать не занесенные снегом скальные массивы, где без собаки-ищейки делать нечего. По его мнению, все дело исключительно в Малом: именно он, спустившись сюда первым, успел наладить контакты с «аборигенами», настроив их против группы Паши. И теперь те таятся, возможно, замышляют что-то. Но это лишь одно из мнений.
В дикие горы пришел человек, и они зажили странной, зачастую самому человеку непонятной жизнью.
Киря подбросил в кастрюлю новую порцию снега:
– Еще пару раз добавки к водичке дам, и чайку погоняем. Люблю я это дело, особенно по холоду и на воздухе открытом. Человеку надо уметь получать радость даже от малости, и счастье не пройдет мимо.
– Без сахара не люблю, – буркнул Рогов.
– А я вот с медом и подсохшими баранками пью, так что дальше? Может, сбегаешь по-быстрому, купишь банку того и пакет другого? Ты не подумай, я не жлоб, денег прямо сейчас дам. – В доказательство своей платежеспособности Киря полез в карман основательно поношенного драпового пальто, вытащил жменю купюр. – Видал? И рубли тут у меня, и доллары, и даже фигня какая-то совсем уж нерусская, с иероглифами. Юань, что ли, хрен поймешь их, чурок нерусских, как они сами такое понимают… Ну так чего? Сгоняешь? А?
– Ага. Вот прямо сейчас и сгоняю. Все брошу и побегу за медом и баранками. Вприпрыжку… Вставай давай, ребята трос приготовили, надо дружно поднатужиться, сами они эту балку за неделю не сдвинут.
– А домкрат им для чего? В волосатых ноздрях ковыряться?
– Они его до вечера крутить будут, если не помочь, так что вставай давай.
Работать Кире, похоже, вера не позволяла, отлынивал мастерски:
– Рогов, нас вообще-то поставили тут порядок охранять, а не собственные спины надрывать.
– Вот и наведем. Какой же это порядок, если вшивая балка не дает докопаться до витрин. А там ведь не гвозди лежат, а всякие копчености, колбасы. Стекла разбиты, товар портится. Или ты с душком предпочитаешь?
– С чего бы ему на лютом морозе портиться?
– Минус три градуса всего лишь, а в завалах еще теплее.
– Откуда знаешь?
– Толик градусник нашел.
Киря к работе испытывал стойкую аллергию, но, если четко аргументировать неизбежность помощи, долго не ломался. Вот и сейчас резко прекратил препирательства, подкинул в кастрюлю порцию снега:
– Вернемся как раз на чаек, воды уже порядочно. Слышь, Рогов, а там, под балкой этой, только колбаса? Неплохо бы чего к чаю нарыть.
– Паша запретил трогать то, что найдем.
– Ай, я тебя умоляю, ты как маленький! Делать Паше больше нечего, как кипеш разводить из-за пары просроченных баранок. А у меня уже брюхо бурчать устало, между прочим, надо с этим что-то делать, и срочно. И еще…
Киря осекся столь резко, что Рогов, обычно пропускавший его пространные разглагольствования мимо ушей, заинтересовался:
– Чего примолк?
– А ничего. Пошли уже, балку твою колбасную уберем.
Балка была тяжелая, но трос привязан как надо, и сил в руках хватало. Со скрипом напряженных спин, но сдвинули. И едва это сделали, как Киря вкрадчиво, чуть ли не в ухо забравшись, прошептал:
– Следят за нами. Виду не подавай, не верти головой, срисуют, что засекли!
– Кто?
– Да конь в кожаном пальто! Откуда мне знать, если паспорт они не показывают. Дальше под склоном развалины, вот оттуда и подсматривают. Я пока одного заметил, у костра еще, потому и замолк резко так. Может, еще кто есть, не могу толком разглядеть: прямо таращиться нельзя, искоса плохо видно, я же не косоглазый. Да и не показываются они особо. Или он.
