– Егора, – сказала она. – Егора Андреевича!
– Егора Андреевича, – торжественно повторил бригадир. – Всегда исполняются!
– Очень хорошо сказано, очень! – выкрикнул толстощёкий работяга из бригады Андрея.
Его поддержали все. Потом была водка и танцы. Виновник торжества преспокойно спал и ни разу не подал голоса из-за ширмы. Разговоры, как это бывает, перешли к политике. Мужчины обсуждали возможные последствия Карибского кризиса. Одни заявляли, что всякий мир лучше войны, другие требовали от правительства революционных решений.
– Всё уже закончилось! – встряла в разговор жена бригадира, мощная женщина-железнодорожница. – Войны не будет! Мы скоро обгоним Америку!
– Вот тогда-то им не поздоровится! – согласились мужчины. Марина зашла за ширму. Громко разговаривающие притихли.
– Пора домой, – прошептал бригадир.
Гости выпили на посошок и на цыпочках вышли из квартиры. Обувались на лестничной площадке. Андрей проводил их, ещё раз поблагодарил и попрощался.
Потом он долго сидел у кроватки спящего Егора и смотрел. Это его сын! Надежда и радость! Егору жить при коммунизме, а не работать как проклятому! Как же быстро идёт время, какие успехи делает страна! Ещё вчера раздавали хлеб по карточкам, а сегодня получаем отдельные квартиры! Если так дальше пойдёт, то и Андрею удастся зацепить кусочек жизни при коммунизме. А внук его сможет путешествовать по всему миру. Миру, где не останется врагов и преступников!
– Извини меня, Тимур, я всё знала, всё понимала, но не получилось!
– Всё уже позади! – сказал мужчина, обняв худенькую жену и посмотрев на неё счастливыми глазами.
– И всё-таки, мне думалось, что не буду себя так вести! На поверку оказалось: знать – одно, а пережить самой – совсем другое.
– Ни к чему оправдываться, дорогая! Выше нос, Елена Георгиевна! У нас теперь есть сын, наш сын! Не беда, что нам не по двадцать лет! Зато родители Георгия будут зрелыми людьми! – без умолку говорил мужчина, сидя на переднем сиденье «чайки». Он поминутно оглядывался к измученной родами супруге и розовощёкому младенцу. Изо всех сил он старался отвлечь супругу от непонятного раскаивания. Он сам принимал роды, сам готовил супругу к этому испытанию, и её страх не был сильным. За свою практику Тимур Виленович наблюдал не одну сотню родов, и только в двух случаях роженицы не чувствовали боли схваток и не кричали.
Подъехав к Кутузовскому, машина затормозила, ткнувшись носом. Ребёнок заплакал. Мерное укачивание прекратилось, что вызвало недовольство новорождённого. Но путь был перекрыт. Водитель, личный шофёр друга семьи, развёл руками.
По проспекту промчались милицейские машины с включенными мигалками, на крыше каждой был установлен рупор, в который постоянно кричали, заставляя остановиться и освободить дорогу правительственному кортежу.
Ребёнок закричал сильнее. Елена Георгиевна приложила все силы и старания, но мальчик не умолкал.
Правительственные машины совсем не спешили. Кремлёвские водители вели их нарочито размеренно, словно печатая шаг. Будто не автомобили, а колонна живых людей шла по широкой дороге, с достоинством оглядывая обочины.
Ребёнок взвизгнул пронзительнее. Тимур Виленович развернулся и облокотился на спинку сиденья, собираясь помочь супруге.
Шофёр вздрогнул от резкого крика ребёнка и случайно нажал на сигнал. Вспотев от ужаса, он оторвал ладонь с руля и опустил руки на колени.
