– Золотой конь царя Митридата, я помню его, – девушка лет двадцати двух, в полном расцвете красоты, поправила длинное чёрное платье, вновь опускаясь в кресло. – Садитесь, Александр! Итак, вы выиграли бой, но проиграли войну.
– В смысле?
– Я не вижу весомых причин отпускать моего гостя. Как и не намерена задерживать вас, вы вправе уйти в любую минуту. Ваш друг, как вы его называете, Денисыч, периодически лечится у меня от алкогольной зависимости. Сейчас у него кризис, если он не выпьет до вечера, то умрёт. Но если не умрёт, то будет жить вечно! Разве ради этого не стоит рискнуть?
– То есть его личное мнение вас не волнует? – я не стал садиться, встав перед ней.
– Когда врача волновало мнение пациента?
– Действительно.
Глядя на собачьи глаза нашего сотрудника, было нетрудно понять, что хозяйка дома во всём права, какой бы трындец здесь ни творился. Я не могу забрать Диню силой, он же сам будет упираться руками и ногами, хотя буквально вот только что просил меня о помощи. Но и уходить просто так было совершенно невозможно…
– А если я его выкуплю?
– Вы так богаты?
Я сунул руку в карман, вытаскивая горсть золотых греческих монет, из тех, что мне дал директор:
– Можем сыграть на его свободу.
– Символ солнца? – улыбнулась хозяйка.
– Верно.
– Но у меня в покоях больше ценится луна. У вас есть серебро? – она мягко накрыла мою ладонь своей, и когда отвела руку, золотые монетки превратились в серую пыль.
– Вы проиграли.
– Видимо…
– Но проявили вежливость и такт, – без улыбки продолжила Геката. – Вы не впали в обиды, не ругались, не требовали компенсации, а это дорогого стоит. В моей власти наградить вас многим. Чего вы желаете – славы, рабынь, земель, скота, денег?
– Я хотел бы уйти со своим другом.
– Нет.
– Тогда, – я тоскливо стряхнул пыль, оставшуюся от монет, и обернулся в сторону коридора, – отдайте мне вон ту картину Шишкина, на память. Вам она вряд ли нужна, всё равно это подделка.
– В моей галерее только оригиналы! – холодно вспыхнула она.
– Сожалею, но…
Я встал, тело вновь было молодым и бодрым, движения – лёгкими, кураж кружил голову. Полотно «лесного богатыря» Ивана Шишкина, как называли его французы, висело до Семирадского, и оно изображало четырёх лосей в густой чаще. Трое больших сохатых, рядом пасётся один маленький, а луна заливает серебром их спины. По факту очень похоже на «Утро в сосновом лесу» с медведицей и медвежатами.
– Вот только на той картине Шишкин писал лишь лес, а медведей рисовал его приятель. И разница в почерке очевидна. Однако здесь мы видим одну руку. Если учесть, что уважаемый Иван Иванович лично никогда не рисовал животных, то получается, что и само полотно – явная подделка под его пейзажный стиль.
– Бро, ты труп… – впервые за долгое время пискнул Денисыч.
– Ой, я тя умоляю, да мало ли мне приходилось встречать на выставках живописи неуравновешенных экзальтированных дам, помешанных на мистике?
Пока Геката в изумлении изображала Золотую Рыбку, пуская пузыри ротиком, я смело подошёл к обсуждаемому полотну.
– Можно прибавить свет?
Ещё со второго курса нас учили, что нельзя полноценно преподавать историю искусств, не умея различать подделку и оригинал. И это совершенно правильно! Кто вам поверит, если вы не в состоянии отличать «Надевающую туфлю» авторства Матвеева начала XX века от условно современных копий Ломоносовского завода или школу кисти Моисеенко от Мыльникова. Я бы таких липовых знатоков гнал ссаными тряпками вдоль всего Невского проспекта…
