– Скажи мне правду, милая!
– Да, правда, он не согласен! – чуть слышно прошептала Циция.
Холодный пот выступил на лбу у Бежии.
– Как же теперь быть, куда мне деваться? – воскликнул! он в отчаянии.
– Увези, меня, – тихо сказала Циция.
От неожиданности, от счастья у Бежии на мгновение остановилось сердце. Он и сам думал об этом, но не был уверен, что она согласится, что она его любит. Он поднял нанее глаза, полные счастья и беспредельной любви.
– Что ты сказала?
– Увези меня тайком, – раздельно и решительно произнесла Циция.
– Ты меня любишь? Да, любишь? – Он обхватил руками ее стан и привлек к себе.
Девушка не отстранила его.
– Скажи, скажи мне! – молил Бежия, все ближе притягивая ее к себе.
Циция подняла голову и молча взглянула на него.
– Жизнь, вся моя жизнь! – воскликнул Бежия, порывисто прижимая ее к своей груди.
Девушка покорно приникла к нему. Одно чувство, одно желание принадлежать друг другу навсегда, одно всемогущее чувство любви овладело ими безраздельно.
День кончился, спустились сумерки, потом взошла луна и залила мир своим мягким светом, нежно проникающим в человеческие сердца.
Влюбленные забыли обо всем на свете. Циция опаздывала домой. Ее отсутствие могли заметить не одни только родные. Об этом могли заговорить соседи, и тень позора легла бы не только на ее голову, но и на весь ее род. Но какое до этого дело сердцу, пылающему любовью, когда счастье всецело владеет им?
Весь вечер Коргоко поминутно подходил к порогу и глядел оттуда на гору, из-за края которой должна была появиться Циция.
– Где могла запропаститься эта безрассудная девочка? – сердито восклицал он и возвращался в дом.
Снова подошел он к двери, напряженно всмотрелся в сгустившуюся темноту. Тысячи тревожных мыслей роились в воображении отца. Сперва он подумал было позвать на помощь соседей, снарядить поиски дочери, но удержался. Тоска защемила сердце. Он вернулся в комнату, взял ружье, зарядил его, подвесил к поясу пороховницу, тихонько вышел за дверь, запер ее на засов и направился вверх в гору.
Озабоченный и взволнованный, он шел сперва без определенного направления.
«Завтра все узнают, чего только не наговорят про нас, песни о нашем позоре сложат!.. Лучше бы ей умереть, в пропасть свалиться, чем так опорочить и себя, и меня!..»
Холодный пот выступил на лбу у старика, голову словно сдавливало обручем. Ничего он так не боялся, как поругания своей чести.
Он выбрался на цитлованскую тропинку, ведущую прямо к тем местам, где паслась его отара. Шел он обычным своим медленным, но твердым, размеренным шагом, как вообще ходят люди в горах, и настороженно вглядывался в причудливые очертания камней и выступов скал, озаренных лунным светом.
Ночь была тихая, совершенно беззвучная, словно сама природа, изнуренная дневным зноем, улеглась на ночь спать, только реки со смутным, ровным рокотом падали с гор и рассказывали нескончаемые сказки уснувшему миру.
Много красивых мест исходил на своем веку Коргоко во время охоты, все очарование природы было доступно ему, человеку, выросшему на лоне этой природы; он как бы слился с нею, носил ее в своем сердце, отзываясь на многие ее красоты с обычным для горцев суеверием.
Старик взглянул на островерхую черную скалу, одиноко возвышавшуюся над окрестными скалами; вокруг нее узкой светлой лентой обвился туман, как бы отделив ее верх от основания. Туман, пронизанный нежным лунным светом, трепетал синими отливами. Отрезанная от своего основания вершина высилась над туманом, а еще выше, налившись ярким, слепящим светом, стояла комета с расщепленным надвое хвостом.
