– Смотри, Саня, – вмешалась Клава. – У нас у каждого на кухне свой стол. Наш – вот этот. Все, что на нем, в нем и под ним – наше с тобой: примус, бидон с керосином, чайник, кастрюли, сковородки, посуда и еда. Мыло на кухонном умывальнике – общее, по очереди покупаем. Кухня небольшая, поэтому кушаем обычно в своих комнатах, а здесь только готовим.
– Ясно, – окинул взглядом кухню «Саня», – а у соседей примусы, смотрю, другой конструкции?
– Да нет, – улыбнулась Клава. – У них не примусы. Это керогазы. Последнее слово советской кухонной техники. А нас пока и примус устраивает. Мы с тобой решили не менять.
– А. Ясно. Только я не помню, как примусом пользоваться, покажешь?
– Потом, Саня, потом. А сейчас, давай кушать, картошка готова. Ты бери чайник, а я сковородку понесу. Посуда уже на столе. Пошли в комнату.
– Погоди, Клавочка, – остановила ее баба Рая. – Я отбивные как раз лишние пожарила, возьми к картошке. В больнице Саню, я же знаю, все больше постным кормили.
– Спасибочки, баба Рая, – не стала отказываться Клава, – когда улыбающаяся старушка положила в ее сковородку поверх жареной картошки две большие отбивные. Спасибо!
– Ой, – засмущалась тетя Муся. – А мы свой ужин уже съели. Вот, возьмите хоть помидоры. Они уже мытые, – она протянула эмалированную миску с горкой крупных томатов.
– И вам спасибо, тетя Муся, – не стала отказываться еще от одного презента Клава и взяла миску в другую руку. – Ну, Саня, что стоишь, как на именинах? Пошли. У тебя одна рука свободная – тебе дверь в комнату и открывать.
– Слушай, Клава, – спросил «Саня» с аппетитом поглощая сытную пищу, – а соседи всегда так едой делятся, или это в честь моего возвращения из больницы?
– И мы с ними тоже, бывает, делимся. Я же тебе сказала: у нас замечательные соседи. Мы все очень дружно живем. Прямо, как родные. И тебя, когда ты ко мне в комнату переехал, приняли, как своего. Дядя Сеня – ответственный работник в нашем Киевском райисполкоме, он лично со своим тезкой знаком, с Семеном Буденным, еще по Гражданской знаком, воевал у него. Но, ни капельки не чванится. Они с тетей Мусей могут даже угостить чем-нибудь вкусненьким из своего спецпайка. Хорошие они люди.
– А вторые соседи? Они что, своих еврейских правил не соблюдают? Отбивные-то у них свиные. А я почему-то знаю, что им свинину нельзя, – прокололся лишним знанием Алексей Валентинович и тут же стал выкручиваться. – Вот ты знаешь, Клава, в голове у меня что-то странное творится. Какие-то совершенно общие и не особенно нужные сведения и понятия я помню, а многое, особенно касающееся меня – забыл. Не могу этого объяснить.
– Ладно, Саня, не переживай. Доктор сказала: тебе волноваться вредно, больше покоя нужно. Глядишь, и память вернется… А не вернется – я тебе помогу заново всему научится. Я ведь твоя вторая половина, жена все-таки. А Персовы еврейских правил не соблюдают – живут, как все. Сын у них красный командир и коммунист. Они обычные советские старики, хоть и воспитывались еще при царизме. Хорошие люди. У сына их, Исаака, уже своя семья есть, жена и дочка. Они с ним по военным городкам кочуют, куда пошлют.
И тут в дверь вежливо постучали.
– Уверена, Черкасовы, – тихонько хохотнула Клава. – Входите, – громче крикнула в сторону двери.
Она не ошиблась: зашел улыбающийся дядя Сеня с засургученной бутылкой водки в одной короткопалой руке и широкой тарелкой, с тонко нарезанными спецпайковыми деликатесами: темной красно-белой копченой колбасой; серым, очень похоже, что языком, бело-розовым окороком и ноздреватым желтым сыром.
