– Не помню…
– Что именно не помните? Гражданин Нефедов?
– По-моему, – с трудом передернул непривычно широкими плечами Алексей Валентинович, – я вообще ничего не помню. Вот вы назвали меня Нефедовым Александром Александровичем, а я этого не помню. Не помню, что я шофер на заводе, что я вез какие-то продукты, как стукнулся, не помню… Где живу, есть ли у меня жена, родители, дети – ничего не помню…
Да вы не переживайте так, гражданин Нефедов. Мы еще, конечно, будем разбираться, но в аварии, похоже, по словам очевидцев, виноваты не вы. Может, вы хоть что-то помните? Вот, какое, к примеру, сегодня число?
– Я этого тоже не помнил. Перед вашим приездом, как раз спрашивал у гражданки из аптеки. Она мне и число подсказала, и месяц, и год…
– Да, да, – подтвердила полная аптекарша, он меня спрашивал об этом. А я ему подсказала.
– Вы знаете, товарищ лейтенант, кое-что, я все-таки помню. Помню, что живу в Харькове, в Советском Союзе. Что у нас социализм. Что наш вождь и учитель – товарищ Сталин. Что была Великая Октябрьская Социалистическая революция в семнадцатом году… А вот, как я сейчас живу? Как в школе учился?… И вообще свое детство – пустота полная…
– Ладно, гражданин Нефедов, не буду вас мучить вопросами, скоро подъедет скорая помощь и отвезет вас в больницу. Доктора у нас хорошие – разберутся, что с вашей памятью. На завод на ваш мы по телефону сообщим, а там уже в отделе кадров все про вас должно быть известно: и адрес, и семейное положение, есть ли родители, дети и такое все прочее. Так что, не волнуйтесь, – выясним и поможем.
– Спасибо, товарищ лейтенант.
– О! Вот и карета скорой подъехала. Товарищи врачи! Сюда!
Подошли двое мужчин в белых мятых халатах не первой свежести. У того, что был постарше, со старорежимной бородкой, висел на груди стетоскоп. Второй, более плотного телосложения мужчина нес небольшой чемоданчик с красным крестом. Обладатель стетоскопа поинтересовался самочувствием пострадавшего; выпростав левое запястье с большими наручными часами, померил на запястье пульс; внимательно прослушал сердце и легкие, попросил подвигать руками и ногами. Уже набрякшую кровью повязку на голове трогать не стал.
– Ну, что, молодой человек, – участливо спросил доктор, – сами до кареты дойти сумеете?
– Могу попробовать, – попытался спуститься из кабины Алексей Валентинович и в изнеможении откинулся обратно на сиденье. – Не. Сам не могу. Голова кружится, слабость. И ноги плохо слушаются. Поддержите меня, пожалуйста.
– Ладно, ладно, посидите пока. Товарищ милиционер, будьте так добры, окажите любезность. Отодвиньте отсюда людей и помогите моему водителю задом подъехать как можно ближе
Белый фургон с широкими красными крестами подъехал почти под самую дверь полуторки. Крупнотелый санитар, усатый милиционер и доктор помогли чужому телу Алексея Валентиновича выбраться из кабины и лечь на брезентовые носилки на полу в карете скорой помощи. Лежа стало легче, и он, в надежде задремать, закрыл глаза. Заснуть не получалось: больше не из-за плохого самочувствия, а по причине клубком роящихся тревожных мыслей, перемежаемых проклятиями на судьбу и длинными матюгами. Поехали не сразу, судя по доносившемуся разговору, доктор и милиционер что-то писали-оформляли. Потом загудел, раскручивая коленвал, стартер; затарахтел двигатель, и машина тронулась. В салоне непривычно воняло бензином и выхлопными газами, тряска по неровной брусчатке мучила, доводила почти до тошноты. Сколько ехали, он так и не понял, но обрадовался, когда при очередном торможении шофер заглушил двигатель.
