Впрочем, я и сам был мальчишкой, иначе все могло закончиться совсем-совсем по-другому. Так по-другому, что вы бы ничего этого сейчас не читали, а Сашенька… Хотя нет, не буду я догадки строить. Что было бы, если бы… Не буду. Случилось то, что случилось, и так, как случилось.
Он был у нее первым. Первым мужчиной в ее неполных восемнадцать лет. Я сейчас не об уголовном кодексе, разнице в возрасте – это ладно. Но она оказалась в полной его власти, абсолютной. Как он это сделал и почему она ему позволила… Не знаю, до сих пор не знаю, а только Сашенька буквально таяла от одного его мимолетного недовольного взгляда. Только что руку не целовала. А может, и целовала, не знаю. Какие секреты ему были известны и что он сумел в ней увидеть и раскрыть… Я его ненавидел.
Он боялся всего – жены, начальства, Сашенькиного возраста – девочка же совсем, почти ребенок, и делал все тихо и незаметно. Только я иногда знал, где и когда они… Это если она, Сашенька, просила ее встретить и домой проводить. Да-да, такое тоже было, да. Говорю же, сам мальчишкой был…
Страшная штука – любовь. Тогда я об этом не думал, ни о чем вообще не думал, только жалел, наверное, ну и ревновал, может сам того не понимая. И мысли мне разные в голову приходили, ведь кинжал-то у меня в самом деле был, понимаете? И я мог его… Но и я молодой был, и Сашенька, которая уже хорошо научилась мысли мои читать, как-то раз сказала:
– Ладо, ты учти, пожалуйста… Ты единственный, кому я все, почти все рассказываю. Потому что ты мне – как брат, и я тебя очень люблю. Но если ты ему что-нибудь сделаешь – не прощу. Не прощу…
И посмотрела так, как никогда раньше не смотрела. Ну вот… у нее глаза почернели, честное слово. Я даже за нее испугался.
– Слушай, но ведь он изверг, зверь! Сама не видишь?
– Пусть. Значит, так тому и быть. Значит, заслужила. И мне без него жизни нет.
В жизни всякое может быть. И хоть бы он умер, сам умер, Ч. этот самый. Да, хоть бы он…
Утром прошел слух, что привезли труп.
Для занятий по судебной медицине старые, проформалиненные трупы не годятся, а свежие, да еще если невыясненные обстоятельства смерти, в самый раз.
За ширмой, на прозекторском столе, лежит тело. Старушка повесилась, видимо от тоски – одинокая, никому не нужная. Жизнь протекла мимо, и надоело ей жить, чтобы просто пищу пережевывать. Повесилась.
Мы сидим вокруг, слушаем, как преподаватель объясняет про странгуляционную борозду, а я… А мне видится эта старушка. Сидит одна. Глядит в окошко и думает: «Вот сейчас повешусь, а солнце? Да что там солнце, бог с ним. Пусть его светит дальше…» Грустно мне стало от таких мыслей, смотрю на Сашеньку, а она… взгляд у нее такой… невидящий, вовнутрь обращенный, в себя. Я к ней такой привык, уже даже и не спрашивал, о чем она думает. И так ясно было. Но вот она чувствует мой взгляд, поднимает голову и слабо так улыбается, но – не мне, не мне. Как же мне хочется, чтобы он…
А назавтра она не пришла в институт. Только вечером я узнал, что Сашенька… она пыталась покончить с собой. Наглоталась аспирина, еле откачали, хорошо еще бабушка эта, хозяйка ее, вовремя вернулась и увидела, а так бы… Прибежал я к ней в больницу, она лежит в палате, лицо землистое такое, но улыбается и говорить уже может.
– Ладо, миленький, не бойся, все уже хорошо. Правда хорошо. Правда-правда.
– Какое хорошо? Откуда хорошо? Ты себя убить хотела – это хорошо?
