Так до встречи с Джоном мог посчитать на пальцах, сколько раз выпил водки за свою прошедшую жизнь. Не очень-то любил выпивать.
Но, несмотря на такую мощь Джона, он после первого бокала был пьян. После второго бокала – сильно пьян.
Когда мы с ним на равных осушили одну бутылку водки, Джон готов. Он не мог ни есть и ни пить. Настолько пьян, что валялся на полу, как тряпка.
У меня, наоборот, пьянка быстро прошла от одной только мысли за то, что споил американца. Теперь мне, возможно, грозит пожизненное заключение, как минимум, а то и вовсе расстрел за пьянку с капиталистом?
Надо было мне принимать какие-то экстренные меры. В гостинице была ночь. Все спали. Возможно, что и дежурные по этажам спали? Но чем могут нам помочь дежурные от перепоя? Лишь вызвать милицию.
– Джон! Душ! – сообразил. – Пойдём в душ, тебе легче будет. Джон! Быстрее пойдём в душ. Голову мыть.
Не знаю, понял меня Джон? Возможно, что душ звучит одинаково на всех языка? Однако, Джон пополз на четырёх мослах в сторону душа. Прямо в своём спортивном трико Джон завалился в ванную.
Стал усиленно поливать на него из душа холодной водой и себя освежил холодной водой. Мне стало легче. После двухчасового душа Джон, постепенно, стал приходить в себя.
Переодевшись в сухую одежду, Джон сидел на своей кровати. Ругал себя на своём языке, стукая кулаком по голове. Сидел напротив и молчал.
Когда солнце своими лучами добралось до храма Василия Блаженного, стал собираться в дорогу. Очень тщательно побрился. Почистил зубы белым порошком.
Сполоснул рот зубным эликсиром. Надел свежую одежду. Попрощался с Джоном. Пошёл к двери с ключами. Джон так и остался сидеть на своей кровати.
– А-ле-к-са-н-др! – также по буквам, как ночью, окликнул меня в стельку пьяный Джон. – Презент! Презент!
Джон показывал мне на стол, заваленный не распакованной закуской, оставшейся с ночной пьянки. Совсем не мог понять, какой ему презент-брезент нужен от меня.
Английский язык не знаю. Пожал плечами и стал ему объяснять, что ничего от него не понимаю, что он от меня хочет. Тогда Джон взял мою сумку и сгрёб в неё все то, что было в упаковке на столе.
После этого понял, что презент на его языке обозначает подарок, а не ткань. Естественно, что не мог уйти от него и не оставить Джону что-то на память.
Но у меня не было ничего ценного в сумке. Один только свёрток с чеканкой и картина, которые привёз на выставку. Мне все равно не суждено было выставлять свои художественные работы.
А так у Джона память будет в Америке. Развернул свёрток и отдал Джону написанную на холсте картину, с видом на вершину горы Казбек из посёлка Казбеги в Грузии. Джон растерянно осмотрел картину. Отрицательно покачал головой.
– Ноу! Ноу! – запротестовал Джон, отказываясь от моего подарка. – Кон-тро-бан-да! Ноу! Ноу! Турма! Ноу!
– Это ни контрабанда. – стал объяснять Джону на словах по-русски и жестами. – Это рисовал. писал картину вершины горы Казбек на Кавказе. Картина совсем новая. Понимаешь, тебе дарю картину. Презент!
После слова "презент" Джон успокоился и показал мне, чтобы оставил на картине свой автограф. У меня не было с собой ничего такого, чем бы можно было ему подписать.
Тогда Джон достал из своей сумки шариковую ручку и подал мне её. На лицевой стороне картины оставил свой автограф и дату. На другой стороне картины написал свой домашний адрес.
Затем написал, что это мой подарок Джону Кэйду. Так он назвал себя. Джон Кэйд оставил мне шариковую авторучку на долгую память. Мы с ним обнялись на прощание, как старые друзья, перед нашим расставанием.
