Цирк на Цветном - страница 40

Мы с Юрием Владимировичем усмехнулись. Весь вечер после концерта и начало ночи я перебирал всевозможные названия, но ни одно из них не нравилось. Плюнул на все и лег спать. Уже засыпая, подумал: у нас получается любопытная интонация книги, нестандартная. Все вроде бы рассказываем серьезно, но не совсем серьезно, почти серьезно… Почти серьезно! Звоню Никулину.

– Разбудил?

– Придумал?

– Не знаю… А что если мы назовем книгу «Почти серьезно…»? Это же интонация, ее стиль, как бы условие игры, понимаешь?

– А что, – сказал Юрий Владимирович, – ты знаешь, хорошее название. Подожди секунду…

Секунда продлилась до двух минут.

– Я разбудил Таню, и, ты знаешь, ей тоже понравилось. Оставляем «Почти серьезно…». Подожди, а который час? – И мы, видимо одновременно, посмотрели на часы.

– Два ночи, – произнесли мы опять же одновременно.

Я положил трубку и, боясь забыть название, записал его на клочке бумаги. Тут у меня зазвонил телефон.

– Это говорит Вольф Григорьевич Мессинг. Вы придумали название?

– Придумали.

– «Почти серьезно…»?

– «Почти серьезно…», – ответил я.

– У книги будет большой успех. Берегите Юрия Владимировича, он хороший.

Утром я допытывался у Юрия Владимировича, не звонил ли он Мессингу, не сообщал ли о названии. Нет, не звонил.

Не помню, когда я впервые пришел в цирк. Мне этот вопрос задавали, и не раз. А я не помню. Но я нашел этому объяснение, хоть и не сразу. Люди обычно приходят в цирк в сознательном возрасте – ведь нужно дорасти хотя бы лет до четырех, чтобы мама с папой или бабушка с дедушкой повели тебя на представление. Это возраст, когда ты уже что-то понимаешь, воспринимаешь, осознаешь. А цирк – это смена декораций, много света, животные, большое количество людей, громкая музыка. И из этого складывается сильное впечатление, благодаря которому человек запоминает этот визит. То есть он помнит свой первый приход в цирк, потому что помнит свои впечатления.

А когда в цирк не входишь своими ногами, а вползаешь, как я, – я же с детства в цирке, мама меня родила и поехала через несколько месяцев на гастроли, – такого разового ударного впечатления нет. Можно сказать, что меня в цирк не приводили, я там был с самого рождения.

Для меня цирк был всегда. Хотя, в принципе, я и цирковой ребенок и не цирковой, потому что, в отличие от большинства цирковых детей, я там не рос. Я периодически туда внедрялся, а так вообще жил с бабушкой, потому что у родителей, как и у других артистов, в те годы было много бытовых проблем – неустроенность, съемные, часто неотапливаемые, квартиры, общежития. Даже годы в 70-е, я помню, было немало артистов, у кого не то что квартир, даже прописки не было, они никогда в жизни нигде постоянно не жили. В 70-е стали появляться первые строительные кооперативы, да и отец для многих пробивал квартиры, прописки, чтобы у артистов хоть что-то было.

Когда я родился, родители переезжали каждый месяц. Один месяц – один город. И у большинства их коллег было то же самое. Естественно, про школу, про приличное образование говорить бессмысленно. Цирковые дети болтались вместе с родителями и, само собой, нигде, кроме цирка, они работать уже не могли, они были обречены на это с детства. Но у их родителей не было другого выхода, кроме как возить детей с собой. А у нас была комната в Москве и бабушка, которая могла со мной сидеть.