Он пошел на север, туда, где по слухам чернел замок безумной королевы. И тени вокруг, казалось, стали еще гуще. А шепот этого проклятого мира – еще настойчивее.
Глава 7
Хрупкое понимание
Буря. Она обрушилась на замок с яростью голодного зверя, колотясь в вековые стены ледяным дождем и завывая в трубах так, словно целая армия призраков справляла там свою жуткую тризну. В такие ночи казалось, что сам мир за пределами этих каменных бастионов корчится в агонии, и замок Матриарха – единственный незыблемый утес посреди бушующего океана хаоса.
Лену вызвали в главную обсерваторию Арис – помещение на самой вершине центральной башни, с огромным, почти панорамным, бронированным окном, выходившим на север. Обычно Арис проводила здесь время в одиночестве, наблюдая за своими «владениями» или за звездами, если те удостаивали этот проклятый мир своим холодным сиянием. Сегодня звезды были надежно укрыты ревущим мраком.
Арис стояла спиной к Лене, глядя в окно, на которое обрушивались потоки воды, искажая и без того безрадостный пейзаж до неузнаваемости. На ней был тот же белый халат, но волосы были распущены, что случалось крайне редко, и темная волна инея рассыпалась по ее плечам, придавая ей сходство с какой-то древней, скорбной жрицей.
«Они боятся бури, знаешь ли», – произнесла Арис, не оборачиваясь. Голос ее был странно спокоен, почти медитативен, но Лена уловила в нем знакомые стальные нотки. «Мои… дети. Инстинкты. Первобытный ужас перед стихией, которую они не могут контролировать. Забавно, не правда ли? Я дала им подобие вечности, избавила от страха смерти, но они все еще трепещут перед громом».
Лена молчала, ожидая. Такие монологи Арис обычно были прелюдией к чему-то… важному. Или опасному.
Арис медленно повернулась. В тусклом свете, исходящем от приборных панелей, ее лицо казалось высеченным из слоновой кости, а глаза горели тем самым лихорадочным огнем, который всегда пугал Лену до дрожи в коленях.
«Ты ведь считаешь меня чудовищем, Лена?» – вопрос прозвучал без вопросительной интонации, как констатация факта.
Лена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это был прямой удар. Она осторожно подбирала слова: «Я считаю, что вы… делаете то, что считаете необходимым. В обстоятельствах, которые трудно даже вообразить». Это была не ложь. И не вся правда.
Арис усмехнулась – едва заметное движение уголков губ, отчего ее лицо стало еще более хищным. «Дипломатично. Но предсказуемо. А что, если я скажу тебе, что этот мир… он заслужил свою участь? Что человечество было злокачественной опухолью на теле планеты, и мой… вирус… стал лишь тем скальпелем, который вскрыл этот нарыв?»
Она сделала шаг к Лене, и та невольно отступила.
«Посмотри вокруг, – Арис обвела рукой пространство за окном, где бушевала стихия. – Войны. Ненависть. Жадность. Саморазрушение. Они называли это цивилизацией. Я называю это агонией вида, изжившего себя. Мои дети… они проще. Чище. У них есть одна цель. Один инстинкт. Никаких моральных терзаний, никакой лжи, никакого лицемерия. Они – следующая ступень. Или, если угодно, возврат к первозданной чистоте».
Ее голос набирал силу, в нем звучала почти пророческая убежденность. Лена слушала, и внутри у нее все сжималось от смеси страха и какого-то извращенного, почти гипнотического восхищения силой этой безумной веры.
«Но ведь… – Лена сама удивилась своей смелости, ее голос прозвучал тихо, но отчетливо в реве бури за окном. – Если они – следующая ступень… зачем тогда пытаться их изменить? Зачем ваши эксперименты? Если они совершенны в своей простоте… зачем стремиться вернуть им то, от чего вы их якобы избавили – разум, чувства?»
