Сэкономив на Сибилле, Бодуэн выделил Изабелле приличное содержание, но только сама принцесса и ее мажордом, фантастически ей преданный эльзасец Данже, знали, до какой степени ей не хватает средств на увеселения.
Рано поутру, когда развеселая братия укладывалась спать, в городе и во дворце поселялась тишина.
Изабелла просматривала бумаги.
– Это что такое, Данже? Опять?! Тысяча двести бизантов?
– Да, Ваше высочество, – покашливая, отвечал сухой, как жердь, мажордом. – С учетом пени и налога.
– И каков же налог?
– Две пятых, Ваше высочество. В месяц.
– Почему же две пятых? Они сошли с ума!
– Они говорят, что брать с вас меньше они стесняются, боятся обидеть, Ваше высочество.
Изабелла встала из-за антиохийского столика, заваленного бумагами, и швырнула бумагу в камин.
– Что еще?
– Портовый пристав жалуется, что барон де Овернье зарубил на пристани лошадь кипрского купца.
– Чем ему не понравилась лошадь?
– Думаю, Ваше высочество, барон не попал по всаднику.
Изабелла усмехнулась, обнажив ровные зубы.
– Велите де Овернье заплатить за лошадь.
– Смею заметить, Ваше высочество, такие представления принято отвергать.
– Если бы барон зарубил купца, а тот случайно находился бы при оружии, в этом можно было бы разглядеть что-то рыцарское. Лошадь же – имущество. Достойно ли де Овернье покушаться на имущество какого-то купца? Простив барону, мы тем самым признаем, что он ведет себя неблагородно, не по-рыцарски.
Мажордом соображал в чем дело и соглашался.
– Вот именно. Я не желаю огорчать де Овернье и разрешаю ему заплатить за лошадь.
– Понятно, – кивнул Данже, – этот купец ошалеет от неожиданной милости.
– И впредь я повелеваю такие дела решать таким образом. И растолкуй всем, кто способен что-то понимать, смысл моего решения. Что касается Кипра…
Эльзасец не дал госпоже договорить:
– Кипр молчит.
– Это, наконец, странно. Гюи Лузиньян не показался мне молчуном.
Мажордом собрал пергаменты и направился к выходу. Остановился.
– Насколько я понял, у иудеев мы больше не одалживаемся. Две пятых!.. Тамплиеры дают деньги под десятую долю, и неограниченно…
Изабелла бросила взгляд на камин.
– Нет, Данже, ты не прав. Занимать придется у иудеев, даже если они потребуют больше двух пятых.
Лицо мажордома превратилось в вопросительный знак.
– Иудеям можно не отдавать, а тамплиерам – придется в любом случае.
В бело-красную залу дворца Великого магистра Рено Шатильонский вошел в ярости. В помещении находилось два человека – сам граф де Торрож и брат Гийом.
– …как какого-нибудь поваренка возили в корзине по городу! – шумел Рено. – В мужицкой телеге! Меня, чьи предки пировали за одним столом с Карлом Великим! Вы меня можете убить, но не унижать!
Граф Рено был громадного роста, статен, с пышной бородой. Словом, с виду образец латинского рыцаря, ну, и пьяница, забияка, мот, бабник. Оставалось выяснить, не дурак ли.
– Присядьте, сударь, – мягко сказал Великий магистр.
Подвигав усами, Рено Шатильонский опустился на табурет, расставил ноги и оперся правой рукой о колено. После недели пребывания в подземной тюрьме, его модные узкие шоссы были изодраны во многих местах, от роскошного блио остались лохмотья. Лишь острые длинные пигаши торчали вполне независимо. Появление этой обуви с загнутыми носами было обязано графу Анжуйскому, таким образом скрывавшему уродство стопы.
– В корзине вас доставили, сударь, исключительно ради вашей безопасности, – вступил в разговор брат Гийом. – И разве можно унизить дружеским участием? – брат Гийом встал. – Вас могли распознать. И донести о вас его величеству.
