– Может, врача?
– Нет! – нервно воскликнул Луценко.
– Скажем, что ты сам по пьяни…
– Нет! – Луценко вскочил с дивана. – Они велели не обращаться! Менты с ними заодно!
– Успокойся, Миша…
Луценко вернулся на диван. Схватил подушку, обнял.
– Жаловаться бесполезно… Где сигареты…
Луценко сунул руку в диван, достал жестяную чайную банку, из нее сигареты.
– Хочешь?
Я помотал головой.
– Ах да, ты же тоже… ЗОЖ-активист… Физкультурникам нельзя доверять, Витя…
Луценко затянулся, задержал дым, икнул.
– Мне кажется, это Уланов нам накаркал, – хрипло выдохнул.
– В каком смысле?
Луценко затянулся еще, выпустил в люстру замысловатый кудрявый дым.
– Он стишки читал – про Дросю и Хохотунчика… Помнишь? Там Хохотунчика крысы поймали и стали его топить в сортире, хотели у него узнать шифр сейфа…
Не думал, что Луценко так близко принял творчество Уланова.
– Так оно все и происходит!
– Тебя в сортире топили? – уточнил я на всякий случай.
– Мне палец отрезали! А обещались еще!
– Миша, ты сейчас не в себе, – сказал я. – Успокойся. Постарайся хотя бы.
– А чего успокойся?! Он же там открытым текстом написал – «Тушканчика поймали и к проруби ведут…»
Луценко опять истерически хихикнул.
– Это он нарочно все… Уланов, сука. Он нас сильно ненавидит.
– За что?
– Мы подняли его из грязи, книгу ему хотели напечатать, а он неблагодарная свинья… Дрося Ку… Дрося – это он и есть! Уланов – это Дрося Ку!
Луценко разволновался, просыпал пепел на палас, затоптал.
– Могу поспорить – это Уланов! Он с этим Треугловым скооперировался! Теперь нас трамбуют! Теперь нас истязают!
Луценко вытянул сигарету до фильтра, попробовал встать, но не встал.
– Лучше тебе солянку заказать, – посоветовал я. – Хочешь, позвоню в «Вердану»?
– Не, я лучше лапши…
Луценко снова сунул руку в диван, долго шарил и вытянул белемнит и гвоздь.
– Я должен немного полечиться, – сказал Луценко.
Он принялся строгать белемнит гвоздем, собирая на блюдце пирамидку из порошка, приговаривая:
– Тушканчик растерялся, тушканчик одинок, ему в хлебало дулю, ему в дыхло пинок…
По-моему, таких слов в поэзиях Уланова не было.
– Ослеп от недокорма, ослаб, ек-макарек, а тут вдруг приключился в отчизне Рагнарёк…
Я поглядел на Луценко с удивлением: отрезание пальца и бутылка водки, похоже, пробудили в нем литературную доблесть.
На Рагнарёке Луценко замолчал, плюнул на тарелку и стал смешивать порошок из белемнита со слюной.
– А дальше? – спросил я.
– Ему нелегко пришлось, – заключил Луценко. – Он преодолел большие испытания и моральный рост… Слушай, Витя, а может, мне самому книгу издать? И самому выступать, а? Буду выходить на сцену, иметь успех…
На тарелке образовалась замазка цвета соплей.
– Я пойду, пожалуй, – сказал я.
– Давай-давай… – Луценко разминал замазку пальцем. – Иди…
– Поешь нормально, – напомнил я.
– Закажу хаш, – пообещал Луценко. – Тут через дорогу хашную открыли, вроде ничего.
Захлопнул дверь и спустился по лестнице. Вышел во двор.
Сегодня было прохладней и кружевные облака над морем.
Сел на ближайшую скамейку. Надо действительно разобраться с зожниками. В принципе, схема стандартная – наезд-откат, сначала пугаем контрагента, затем начинаем переговоры, возможно, вся схема с ЗОЖ-конвенцией – развод. Дико, и Луценко прав, так давным-давно не работают… Но вот приключилось.
Так или иначе, стадия запугивания миновала, пора начинать переговоры.
Я достал телефон и набрал номер ЗОЖ-предводителя Треуглова.
