Cон - страница 4

Как же мне пригодились эти уроки позже, во взрослой жизни. Сколько раз хотелось спрятаться, успокоив себя тем, что люди все хорошие, любят меня или, по крайней мере, не желают мне зла. Но бабушкины уроки не давали усыпить саму себя и увести от реальности. Mне приходилось узнавать под маской сердечности и доброжелательности – холодное безразличие; за комплиментом слышать зависть; за уверениями в дружбе – корыстные ожидания. Конечно это не было вкусной частью жизни и скорей походило на горькие микстуры или же напоминало ненавистную пленку в чашке детсадовского какао, от которой меня всегда воротило. Но чем сильней горчило от этой стороны жизни, тем вкусней были десерты, которыми она тоже, не скупясь, потчевала. Тем ценнее и радостней было находить настоящее в людях. Бабушка была самым выдающимся из всех кого я знала, знатоком человеческих душ.

– Посмотри, – говорила она, – как природа гениально, одним мазком доброты может осветить красотой лицо, далекое от правильных пропорций. А прекрасное изуродовать внутренней пустотой. Детские глаза наполнить такой болью и способностью к состраданию, что смотришь и не можешь понять – ребенок или взрослый перед тобой. Пожилое лицо незрелостью довести до карикатурности. Но квинтэссенция ее гениальности – это умение в одном человеке совместить противоположное. В некрасивом – красивое, в низменном – благородное, в эгоистичном – жертвенное. Уникально и может быть неповторимо, как единоразовое цветение Удумбары, когда в скупом человеке вдруг проявляется царственная щедрость. А в тихом интеллигенте – смелость героя.

Очень важно научиться правильно различать тона и полутона, чтобы хорошо ориентироваться в жизни и в людях, моя дорогая.

Вихрем проносятся в голове воспоминания. Чувствyю как кружится голова и тело начинает кренить вперед. Bидимо я слишком сильно зажмурила глаза. Резко распахиваю их, чтобы не упасть, и упираюсь взглядом в свое отражение в зеркале.

– Hу вот, все в порядке. Никакие черти в зеркале не пляшут. Есть только я, – говорю вслух, чтобы прогнать тишину, от которой уже звенит в ушах и подкрадывающееся чувство, что я здесь все- таки не одна. Понимание, что это так и есть приходит не сразу.

Не сходятся пазлы между мной и тем как выглядит мое отражение. Я из пижамы еще не вылезала, а отражение одето в элегантное, черное, шелковое платье. Да и волосы той, другой меня, тщательно уложены, в отличие от моих, давно не мытых. Окончательно пронзает несоответствие эмоций на Еe лице и того, что происходит в моей душе. Страх, подступающая паника должны были исказить гримасой это мое чужое лицо. Но лицо той другой, незнакомой мне женщины, выглядит спокойным, с надменно – приподнятым подбородком и застывшими, не мигая, смотрящими прямо на меня xолодными, зелеными глазами. Эти глаза не позволяют мне ни отвернуться, ни убежать, ни даже попробовать сморгнуть видение. Когда она протягивает ко мне руку, земля начинает уходить из- под ног. На тонкой, скользящей ко мне руке, змеиным глазом мерцает любимый бабушкин изумрудный перстень, который она никогда не снимала и в котором я ее похоронила.

Невесомость отрывает меня от земли и несет навстречу изумруду, который увеличивается в размерах так быстро, что вскоре занимает собой все пространство. Я не вижу ничего, кроме этой разрывающей мозг зелени. Глаза режет так, что снова зажмуриваюсь. Сколько я времени в таком состоянии? Не знаю. Никаких звуков или это у меня уши заложило от такого полета? Телом ощущаю под собой опору. Она мягкая и почему-то пахнет свежей землей и какими- то полевыми растениями.