Лицо учительницы было таким же суровым, бесстрастным и спокойным, как и у директрисы. Вот так рождаются мифы о зловещих закрытых школах, усмехнулась про себя Авалова, ещё раз вспоминая эскападу Фуко.
– Наш лицей углубленной гуманитарной направленности, – произнесла женщина, – поэтому ничего нет удивительного в том, что мы даем детям расширенные знания и соответственно требуем от них расширенного понимания.
– А запугивания и издевательства над одноклассницами – это практическое занятие по отработке философских теорий? – осведомился Рауш.
Ксения подавила в себе улыбку. Шутить умеет, уже хорошо.
– И как было с пониманием у Екатерины Кирсановой? – спросила Авалова.
– Она была очень способной, – сказала учительница, – одной из самых лучших учениц в классе.
– У вас были хорошие отношения?
– Рабочие, как с любым разумным учеником, знаете ли, мы не приветствуем внеклассное общение педагогов и детей, это пагубно влияет на психику. У нас нет походов, шашлыков и другой старорежимной глупости, только смиренное обучение.
Смиренное обучение, нужно будет запомнить формулировку, хмыкнула Ксения.
– Что ей нравилось? – спросила девушка вслух. – Может быть, какие-то особые предметы?
Учительница кивнула.
– Её очень интересовали политология и философия, – сказала она, – особенно она увлекалась Хангтинтоном.
– Кем? – переспросил Рауш.
– Американский социолог, – пояснила Ксения, – и политолог, автор концепции этнокультурного разделения цивилизаций.
Общение с Кристиной не пропало даром.
– Верно, – подтвердила классный руководитель, – Екатерину очень заинтересовала эта теория, и она много её обсуждала со своей подругой, как она говорила.
– С одной из пропавших? – спросила Авалова. Учительница покачала головой.
– Нет, эти две девочки были совсем другие, они мало чем интересовались, я всегда удивлялась, почему Екатерина дружит с ними, но с другой стороны, это было хорошо, поскольку эти девочки хотя бы пытались ей соответствовать, чего я не могу сказать, например, о Лере, с которой вы разговаривали.
– А Антон Сиджан?
Учительница снова покачала головой.
– Нет, он строит из себя местного плейбоя, я не видела, чтобы они когда-нибудь разговаривали о чём-то серьезном, в основном дурачились.
Ксения нахмурилась.
– Исходя из ваших слов можно сказать, что подруга Екатерины была старше ее? – уточнила девушка.
– Именно это я и имею в виду, – сказала учительница, – а сейчас простите, у меня урок, и если у вас больше нет вопросов…
Ксения кивнула и протянула женщине прямоугольную визитку.
– Не смею вас задерживать, – сказала она, – это мой телефон, позвоните, если вдруг что-то вспомните, важна любая мелочь.
– Обязательно, – ответила женщина, – я надеюсь, что вы найдете того, кто это сделал. Такая история, бросает тень на честь всей школы.
– Мы постараемся, – сказала Авалова.
Шли бы со своей честью куда подальше, чистоплюи, выругалась она про себя.
* * *
Антон Сиджан был тощим, смуглым подростком того возраста, когда дети хотят всего и сразу, и если их вовремя не останавливать, то это приводит к печальным последствиям. Рубашка свободно ниспадала на брюки, рукава были закатаны до локтей, отображая набитые татуировки, на шее весела золотая цепь. Картину дополняли взъерошенные черные, как смоль, волосы. Во всем его облике чувствовалась мелкая подростковая пакость, которую даже бунтом было назвать сложно. Да, такие мальчики нравились некоторым девочкам.
