Немного посидев с бабушкой в кухне, Билл оделся и пошел к Джессике. Он должен был сообщить ей о случившемся раньше соседей. Таков уж город.
Погода ухудшалась, с каждым часом снега становилось все больше. Снегоуборочные машины не справлялись с таким обилием осадков, из-за чего на дорогах образовывались пробки.
Билл пробирался через сугробы. Подход к дому Джессики был затруднен. Возле их двери на этот случай всегда стояла лопата, поэтому Бенктон, прежде чем стучать в дверь, решил очистить от снега крыльцо и дорожку к нему. Это в окно заметила бабушка Лиза и позвала внучку. Вместе они наблюдали, как ничего не подозревающий Билл чистит их придомовый участок. После двадцатиминутной работы Бенктон решил постучаться, но не успел этого сделать. Дверь распахнула Джессика. Она была без костылей, сияла и заливистым голосом рассказывала, как они с бабулей наблюдали за ним. Однако у Билла не получилось изобразить радость. Губы вздрогнули, а ладонь заерзала по штанине.
– Что случилось, Билли? – встревожилась Джессика. – Ты выглядишь плохо. Не заболел?
Парень, до этого улыбавшийся дома, внезапно поменялся в цвете лица. Его затрясло и потянуло к стене слева.
– Бабушка, Биллу плохо! – закричала Джессика.
Бенктон вновь начал видеть черно-бело, звон в голове усиливался. Парень упал на пол и начал орать. Виски как сжимало в тисках. Девушка ходила из стороны в сторону, с ужасом поглядывая на страдающего Билла. Она боялась к нему притронуться и что-либо сделать.
Бабушка принесла таз с водой, обмочила в нем полотенце и приложила ко лбу Бенктона. Тот изгибался, как горящий пластик, выл, будто что-то из него пыталось выбраться.
Спустя мгновение Билл успокоился. Он лежал и бездушно смотрел в потолок. Его веки не смыкались, а ноги колотились в судорогах. Он не видел ни зеленых, ни синих, ни других цветов, все было в одних серых тонах. Джессика наклонилась и спросила:
– Что с тобой?
– Она повесилась! – выдавил Бенктон, продолжая таращиться в белый потолок.
Джессика безмолвно опустила взгляд, подбородок запрыгал, а из глаз посыпались слезы. Она начала бродить по дому. Бабушка Лиза продолжала прикладывать ко лбу парня влажное полотенце, шепча: «Все хорошо, милый! Все обойдется!» Джессика смахивала вымученные слезы рукой. Она старалась держаться, но как только вспоминала Милу и Чарли, сразу же из груди вырывался рев.
Спустя время Джессика помогла Биллу подняться и отвела его в свою комнату. Он не различал цвета и ей об этом не говорил. Бенктон не хотел ее пугать и избегал лишних вопросов.
Вскоре звон из головы выветрился. Разум Билла так же, как и ранее, стер черно-белую жизнь. Он запомнил, как ему открыла дверь Джессика, а моргнув, он уже сидел в ее комнате.
– Мне нужно идти! – расторг тишину Билл.
– Останься еще, – просила Джессика.
– Нужно бабушке помочь…
– Я приду, – сказала Джессика.
– Вот еще, – побеспокоился Бенктон. – Хромаешь!
– И что? Помогу с готовкой!
– Поправляйся!
В доме уже находились коллеги Милы, они пили текилу со льдом. Мистер Моррисон бегал из дома в дом. Он суетился, хотел помочь семье. Бабушка Роза периодически выбегала из кухни, чтобы сделать глоток вина, после чего возвращалась к готовке. Тело Милы, нарядно одетое в ее любимое красное платье в горошек, лежало в гробу. Бабушка Роза омыла его еще утром, а одеть помогли коллеги. Мила походила на спящую красавицу. Губы и ресницы накрашены, на щеках расстелился румянец, а лиловый след от удавки закрывало ожерелье. Лицо Милы было пугающе безмолвным, морщины спрятались под тяжелым слоем пудры. На безымянном пальце левой руки перстень с бриллиантом, который бабушка Роза однажды сняла, пока та спала в пьяном беспамятстве. Подарок отца Чарли. Мила не дожила до сорока лет сорок дней.
