– А если дать младенцу силы и знания?
– Если дать младенцу силы поднять бревно, он поднимет, но разрушит свой дом и покалечит родителей. Если дать ему знание, когда он еще в колыбели и не видел мир и разумных – оно в него не проникнет. Чтобы пользоваться силами и знаниями, нужен еще и опыт. Дерево не даст плодов, прежде чем вырастит ствол, а на нем появится листва.
– Послушай… Значит, те способности, которые земляне получают от ваших женщин или насильно от мужчин – это как раз и есть та крохотная часть, минимально доступное нам количество? – осенило вдруг Пат.
Стар помрачнел, когда она упомянула женщин, но ответил про другое.
– Знания не измеряют в количестве. То, что вы получаете – это иное… для вас это доступно, но и оно не принесет вам настоящего блага. Потому что во благо идет только то, что Силы дают сами.
И опять эти «Силы» с большой буквы, заметила Пат. Но речь явно о чем-то, не имеющем отношения к планетарной власти. Высшие силы, боги? Они что – верят в сонмы богов, как самые отсталые племена? Но почему тогда эти боги все время действуют у них вместе – кажется, древние язычники обращались то к одному, то к другому божеству по мере надобности. А в устах Стара это звучит так, словно он называет множественным числом нечто единое.
Стоит ли тогда принимать всерьез все остальное, что он говорит? Но почему его слова звучат так убедительно, что веришь всему и сразу? Да и какая разница, что у них там за религия, способности-то у них реальные, иначе стали бы земляне за ними охотиться?
Она обдумала его последние слова и нашла лазейку для уговоров.
– Но ведь тогда вы все ничем не рискуете! – сказала Пат. – Смотри, землянин получит от тебя только то, что сможет воспринять. Ты ничего не нарушишь! Зачем умирать, жертвовать собой, если…
– Нет, Патрисия, Дар не бывает неполным или ущербным. Тот, с кем я поделюсь по своей воле, получит все целиком. Можно дать ребенку игрушечный куори, но нельзя посадить дитя управлять настоящим. Из всего механизма он воспримет только детали, но обладать будет отнюдь не игрушкой. Возможности его увеличатся. Он сможет задавить другого разумного. Сможет врезаться в дом. Сможет мчаться быстрее ветра. Но не сможет никуда добраться, да и не знает, куда и зачем летит. Что вы тогда натворите, одним Силам известно. Тот землянин с порчеными цветами говорил, что мы жадные. Однако мы никогда не храним то, что можно отдать. Передать же более, чем вместят ваши руки, означает принести вам и всем разумным… – он задумался в поисках выражения и нашел какое-то совсем корявое:
– Не-благо.
Удивительно… Пат смотрела на него в потрясении – откуда этот нравственный закон, заставляющий умирать, но не совершать «не-благо»? Вот же она, загадка илинита! А земляне… земляне ничегошеньки в них до сих пор не поняли.
– Если индиго – высший цвет, как ты говоришь, почему я ничего этого не знаю и не могу понять до конца? – Пат потерла обе щеки. – Может, я не индиго?
– Цвет ствола не изменится от высоты дерева и количества листьев на нем, – странно ответил Стар. – Ты – индиго.
– А ты… значит, все, что ты знаешь, кроме того, что тебе объяснила мама, ты понял сам?
– Мне кажется, я знаю голос отца, ведь наша связь не могла прерваться… – сказал парень, и добавил тревожно:
– Если только я не думал в несвойственном жизни направлении. Слышу ли я отца или только себя?
– На Земле многие думают в несвойственном жизни направлении, – проговорила Патрисия, восхитившись речевым оборотом.
