Цветной бульвар - страница 5



С полдороги – и в Караганду.
…тихо ждет Москва, Михал Борисыч.
На ходу. Хоть в будущем году.
* * *
Позвоните мне, позвоните!
Вы струною во мне звените…
Ваши строчки со мною рядом…
Ну и дальше – лесом и садом…
Позвоните мне с вашей грустью…
Вашей Францией… нашей Русью…
Если что не дай бог приснится…
Если диск земной накренится…
…Позвоните туда, оттуда,
Просто так – без стыда, без чуда,
С головною болью, сердечной,
с вашей памятью бесконечной…
Позвоните, я все улажу…
Усажу, уложу, разглажу…
…дело к вечеру или к ночи.
Одиноче и одиноче.
Дело взрослое… Извините,
Что-то вроде – подать пальто —
Это самое «позвоните!».
Кто там был-то?
Не помню кто.

27.06.2013

Никто, боюсь, не в теме. Или все.
Возможно, целый свет как раз и в теме.
А это я опять о старом псе.
Об этой неувядшей хризантеме.
…Какую он давал недавно нить!
Каково натуральнейшего шелку…
Такую нить нельзя не оценить —
Четырежды в году – клубки в кошелку.
Как строились овечки на лугу,
Когда он к ним солидно приближался…
Я описать их лица не могу,
А редкий бы художник удержался.
Бывало, разыграется, телок,
И рухнет средь детей – как мертвый воин.
А все-таки работал котелок.
Дитя на нем гарцует – он спокоен.
Овчарка не овчарка, видит Бог,
И с этими хотел любви, и с теми.
Мой седенький, мой светлый голубок.
Я это о тебе, о хризантеме.

28.06.2013

Сегодня нам довольно много лет.
Я тут прочла у мальчика, на ленте…
Довольно много самых разных лент.
И вот – печально думаю о лете.
Такие дни рожденья – вопреки
И разуму, и тем, кто был бы рядом, —
Когда бы комары не допекли,
И марево, стоящее над садом.
От летних дней рождений
Мало ждем…
Придут – спасибо, не придут – досадно.
Неплохо, если кончится дождем.
Тогда в саду и дымно, и прохладно.
Мой день рожденья – посреди зимы.
Он просто лету перпендикулярен.
Зимой повсюду белые холмы.
А летом что? Тяжелый дух испарин.
Но вот надену на руку браслет,
Такой, тяжелый, серебро, эмали.
А этой духоты последних этих лет —
Мы знать не знали и не понимали.

29.06.2013

Вставай, проклятьем заклейменный!
Твержу себе который день.
Смотри – какой лужок зеленый.
Смотри – кругом какая хрень…
Ну что ж, что бронхи заложило?
Усталая клокочет грудь…
Еще одна осталась жила.
Попробуй – про нее забудь.
Примолк невидимый охальник.
Хоть на придурков я не злюсь.
И завтра вечером в Глухарик —
Выходит так, что заявлюсь.
Там сторож мой ветеринарный,
Там ветеран сторожевой…
Там общий стиль – чуть-чуть бульварный,
Но все-таки – еще живой.
Там завтра петь, хоть и с бронхитом,
Я буду снова – гой, еси!
Уж так положено пиитам
В Москве да и по всей Руси.
* * *
Люди, собравшиеся на похоронах Асара Эппеля,
были похожи на альманах эпохи оттепели.
Не банкетный зал, а обычный морг,
лентой не обвязанный.
Кто туда пришел – не прийти не мог,
как военнообязанный.
Как я помню, снег все не шел, не шел,
утро безмятежное.
Снег – не снег, но пришел милой Польши посол,
лепеча что-то нежное.
Неизвестно, кто это мог сотворить, и какие поводы…
Только все принялись говорить, говорить,
будто это не проводы.
Будто это не морг – а вокзал, базар
и приморская улица.
И за этим – морг-морг – наблюдал Асар,
хоть немного осунулся.
Говорили без страха, без обиняков,
не сказать бы лишнее,
я таких прекраснейших языков
сколько лет уж не слышала!
Я бы всех усадила в свое «Пежо» —
обитателей птичников,
вот бы стало Москве моей хорошо
без этих язычников.
* * *
Да как, Москва моя, тебя покину,
Когда ты вся – преданье старины?
Вот только что коржавинскую спину —