А вот халифатских птиц унесли с сада совсем недавно: под возмущенный клекот и совсем не-птичью брань…
Сумерки скоро спускались на Старый Город, и когда за окном все слилось в единую массу, фата бесшумно скользнула за дверь. Сорвала с нее защитный амулет и ухватила за ладонь Басима. Направилась в сторону ворот.
Красться в темноте ей было не привыкать, а к торговым путям она не собиралась.
Аниса остановится в отцовском доме. Ненадолго, всего на ночь. Найдет драгоценную шкатулку и уйдет с караваном к пескам: как в тот раз, когда она ходила в Пустыню вместе с отцом. Найдет себе место по душе: благо, городов-жемчужин в Халифате немало, и станет жить.
С этими мыслями фата почти преодолела мраморную стену внутреннего двора, когда рука наставника резко сдернула ее вниз. Всего на миг стало больно, а еще – обидно. И… да, стыдно до невозможности.
– Если через минуту не окажешься в постели – дороги назад не будет!
Она осталась в ту ночь.
Вернулась в комнату вместе с Басей, плотно прикрыла за собой дверь и постаралась уснуть. А следующим утром все боялась взглянуть мухтараму в глаза: вдруг станет ругать при всех?
Но Дагман не вспомнил о ее выходке ни на следующий день, ни годом после. Как будто той проделки никогда не существовало…
– Не стоило оставлять тебя тогда, – лень в голосе мухтарама испугала Анису больше оголенного клинка. – С первого дня ты была проблемой. Жалким довеском, который приходилось тянуть, спасать. Тренировать наравне с мальчишками. И если бы тебе позволили уйти тогда…
Дагман плотоядно улыбнулся. Жадно облизал губы и с вызовом закончил:
– Все верно, нужно было отпустить. Ты бы ушла в барханы, под пение пустынных дев, и второй год не свел бы тебя с Халифом…
…тот год Аниса тоже помнила. Он примирил ее с новой судьбой и позволил обжиться во Дворце. Отнял у нее отцовскую фамилию…
Ее приняли в постоянные ученики. Позволили называть себя прежним именем и выдали взамен всего остального такую же форму, как у мальчишек: широкополую холщовую рубаху, никак не желавшую держаться на острых плечах, а еще – пару шаровар.
За следующие годы рубаха эта поистрепалась, а шаровары и того хуже – выцвели. Однако фата к ним привыкла, и явно не желала менять. Только за нее и это решили, снова. И опять все изменилось всего за один день.
А ведь ей прежде не доводилось бывать во Дворце…
Золотые колонны сменялись золотыми же арками, а те плыли по стенам причудливым узором – тоже золотым. Помнится, фата даже подумала, уж не рябит ли у Великого Халифа в глазах от всей этой позолоты? Но черный его костюм, щедро расшитый сверкающей нитью, лучше прочего сообщил: не рябит.
Сам разговор она помнила плохо, а вот премерзкое чувство страха, отчего-то снова раскопошившееся в животе, – отлично.
В главном зале чадили благовония. Душистый аромат чароведского бадьяна мешался с горькой ноткой циннамона, и сквозь густое облако пахучего дыма пробивалось тренькание певчих птиц.
Ее колени давно затекли, голова плыла все сильнее, и голос мухтарама, казалось, раздавался издалека. Наставник считает, что она подходит для личной стражи молодого наследника? Наверное, так и есть, раз и Халиф согласен. Правда, нужно, чтобы сын одобрил…
Одобрит ли?
Вокруг суетятся слуги. Поднимают фату с колен и долго ведут в дальнюю комнату – слишком тесную для Дворца. В комнате темно и душно, а еще – неприятно – от скользких пальцев под рубахой: молодую стражницу следует обыскать.
