– Выползки, – Яков запрокинул голову и глянул в небо, как будто отсюда мог увидеть птиц, кружащих высоко и далеко. – Охотно послушаю о них.
– А, ну тут вовсе особый случай, – я попыталась отмахнуться… глянула на Якова и буквально обрезалась об ответный взгляд. – Не моего ума дело. Вот.
– Опять колючки дыбом, – мирно предположил Яков, даже добавил улыбку. – Да ладно тебе. Честно слово, я не налетчик… уже давно.
Лучше бы помолчал. Зачем я разрешила невесть кому грузить мешки, зачем перешла на «ты»? С какой стати болтала про неразменные ценности и свою подработку? Даже недалекий грузчик понял бы, что я барышня бедная, но выгодная для помощи в найме и получении рекомендаций. Яков умен, он понял куда больше. Но сменил тему, ни о чем не стал просить. Иначе я задумалась бы: насколько случайно он оказался моим попутчиком? И чемодан без ручки! Нелепая штуковина для тертого странника. Определенно, чемодан имел одно назначение: разжалобить «милую барышню».
Мысли выкладывались – кирпичик за кирпичиком. Раствором для стенки отчуждения делались любые сомнения, совпадения…
Таких придурошных как я, свет не видывал. И ведь не умнею, что показательно. Раз за разом упрямо наступаю на те же грабли. Запросто знакомлюсь невесть с кем, выворачиваю душу. Тяну в дружбу… А после сама же ломаю хрупкую привязанность! И ощущаю, как проваливаюсь, захлёбываюсь в сомнениях! Причем всё это – молча. Тонкий лед беспричинного доверия ломается, и мне некого звать на помощь, это пугает до оторопи. За страх я себя ненавижу. Еще больше – презираю за неумение набраться ума.
Сейчас согнусь и заплачу! И причин презирать себя станет слишком много. Их и так – выше крыши! Причин, никому кроме меня не заметных.
– Юна, тебе нездоровится? – насторожился Яков.
Зачем он задал вопрос? Теперь станет еще хуже. А ведь я громко думала: молчи! Если бы он помолчал подольше, я бы отдышалась. Увы, громко я думаю или тихо, всем вокруг безразлично. Мысли шумят только в моей голове.
– Знобит, – едва слышно выдавила я, ненавидя себя.
Мы знакомы от силы час, а я уже соврала и отгородилась. Когда начинаю разговаривать вот так, мне с каждым словом все труднее вернуть прежний искренний тон. И почему он спросил о выползках?
– У меня есть плед, – Яков не спрашивал, он распоряжался. Уже открыл чемодан и роется. – Перебирайся, я сдвинул тюки. Сядь, мягкое под спину. Куртку под голову.
– Снежок любит щипать траву на большой поляне, – я попробовала выбраться из полыньи отчуждения, о существовании которой никто кроме меня не знал. – И надо нарезать веток елки. Молодых.
– Елки? Не зима же, – Яков поправил плед, так что я оказалась укутана до самого носа. От ткани остро пахло перцем, и я чихнула, завозилась. – Будь здорова! Ладно, нарежу, при условии, что ты закроешь глаза и сделаешь вид, что отдыхаешь. Оно тебе в пользу.
В пользу? Да ничуть. Всё же я закрыла глаза. Сразу подумалось: ох, не люблю быстро переходить на «ты». Люди вроде Якова делают это легко. Для него дистанция в разговоре по-настоящему не меняется от выбора тона и слов. Роли не меняются. Яков назвался налетчиком и подсел в шарабан, чтобы попасть в Луговую не чужаком, а своим человеком, ведь я представлю его любому встречному. Он с самого начала задумал получить рекомендацию. А я – про душу, совесть… Обидно. И, он прав, что я за существо, если у меня всё сложно на ровном месте, все больно и неловко?
