Прислонила ладонь, закрыла глаза, и Мири увидела, как под веками быстро-быстро двигаются глазные яблоки. Наконец та вздохнула, откинулась назад, взяла вино, сделала большой глоток, ощущая на языке вкус апельсиновой цедры и меда. Больше не было улыбок, веселья. Жесткий взгляд. Почти гневный.
– Похоже на серебро, – голос Мерк тоже теперь звучал… не так. От легкости не осталось и следа.
– Всего лишь похоже, – Мири продолжала безмятежно улыбаться.
– От него смердит смертью.
– Тебе виднее.
– Этот металл прежде был частью живого.
– Да.
– Кость, превращенная в серебро. Ребро, если быть точной.
– И снова «да».
– Нам запрещено заходить в хранилище асторэ. Сомневаюсь, что ты об этом забыла.
– О, я обладаю прекрасной памятью, хоть и путаюсь порой, теряя из-за нитей представление между нынешним и будущим. Но я не ходила в этот могильник. Старшая дерзнула.
Эти слова удивили Мерк настолько, что она подалась вперед.
– Мали?!
– Представь себе. Самая разумная из нас решила бросить перчатку, не желая оставаться послушной игрушкой. Ее можно понять.
– Все настолько плохо?
– С тех пор, как ты предалась одиночеству, ее недуг ускорился. Она слепнет с каждым днем, и никто из нас не может помочь. Так суждено, говорит Текл. Все они говорят. Мали решила увидеть как можно больше, пока у нее есть такая возможность. Так вот, – Мири коснулась пальцами серебра. – Это она принесла.
– Когда Нлон узнает, он будет огорчен.
Та отмахнулась:
– Не узнает. Тысячи лет туда никто не ходил, и он не станет проверять каждую полку. Мы взяли совсем немного.
– «Мы»? «Немного»?
– Мальт. Я. Мали. Моратан. Они жутко тяжелые, знаешь ли. А Мали просила помочь. У нее были какие-то идеи на счет этих штук, но, как я понимаю, не вышло. Зрение они ей не вернули, и я подумала, что отнесу-ка в кузницу парочку. Раз Старшей уже без надобности. Ты хотя бы превратишь этот пережиток прошлого во что-то красивое. И я принесу еще, если захочешь.
– Они выступили против асторэ, своих создателей. И оказались очень сильны. Их сложно было одолеть, потому что гвины могли быстро перемещаться в пространстве. Как д’эр вин’емы, получившие потом такой же талант. И чтобы поймать гвинов, асторэ превратили их кости в металл. Лишили легкости. А сулла добили. Вы нашли скелет гвина в хранилище, и в этой штуке слишком много той стороны. Его следовало бы уничтожить.
– Следовало, – согласилась Мири. – Даже у меня от близости с ним кровь кипит, представляю, что чувствуешь ты. Но это невозможно. Во всяком случае пока асторэ не найдут решения. Сила гвинов растеклась по миру, отравив наше с тобой племя. В них до сих пор та сторона.
– И это опасно.
– Опасно, – Мири снова не стала отрицать очевидное. – Как тот же меч. Или даже кузнечный молот. Вопрос лишь в том, как и в каких целях его применить. Гвины принесли много зла, и после них не осталось ничего хорошего. Ты же можешь создать из их наследия нечто прекрасное. Если оно тебе не понравится, мы просто отнесем обратно в хранилище.
Мерк долго молчала. Так долго, что пламя в горне, прислушивавшееся к разговору, вопросительно треснуло, оторвав девушку от раздумий.
– Что ты видела? – напрямик спросила Мерк у Мири. – Что ты сказала остальным? Никто не стал бы все это устраивать, если нет веской причины. Я желаю знать.
– Мои пророчества – моя кара. Они приходят и уходят. Те, что я могу запомнить, в большинстве своем ведут в никуда. Или они рассказывают о событиях столь далеких, что никто из нас не доживет. А, скорее всего, те события вовсе никогда не случатся. Это как бесконечное количество дорог, которые ветвятся, сливаются между собой, петляют, а в итоге… Я ошибалась куда чаще, чем оказывалась права, – Мири наклонилась и заговорила тихим шепотом, так, словно боялась, что их подслушает то же пламя. – Но есть очень маленький шанс, что Мали станет зрячей, а ты пробудишь свой дар.
