Но одновременно его почему-то очень задевало и раздражало то, что звонит всегда он ей, а не она ему. В отношениях с его предыдущими пассиями ситуация складывалась обратная: это ему названивали девушки, а он лишь царственно принимал знаки их внимания и позволял с собой разговаривать. Теперь же роли переменились, названивал Ясмин именно он, ощущая себя иногда надоедливым просителем. Впрочем, она ни разу не дала ему понять, что недовольна его звонком. Напротив, в ее голосе всегда звучали приветливые, а иногда, как ему казалось, даже радостные нотки. Но и в этом он не был уверен, и поначалу всячески старался сдерживать себя, чтобы не доставать ее слишком часто. Однажды даже выдержал целых три дня, ожидал, может, она сама ему позвонит – не дождался и смертельно обиделся. Решил, что совершенно ее не интересует, и пора исчезнуть с ее горизонта. Однако, проходя по длинному коридору старого университетского корпуса из одной аудитории в другую, нечаянно столкнулся с ней буквально нос к носу и застыл на месте, словно его обухом по голове огрели. А Ясмин, как ни в чем не бывало, взяла его за руку, спросила, почему он не звонит, и улыбнулась. Все его обиды тотчас растаяли, он ощутил себя круглым дураком, которого высшие силы незаслуженно наградили роскошным подарком, а он по глупости от него отказывается.
Тем же вечером он позвонил, разговор их затянулся далеко за полночь, и они всё никак не могли расстаться. Воистину он был счастлив и потом долго не мог уснуть, думая о Ясмин, и в конце концов убедил себя, что она по-видимому почитает за моветон звонить ему слишком часто – как-никак персидская принцесса, – и принял это к сведению на будущее.
Когда ближе к Новому году началась зачетная неделя, их встречи практически прекратились. Не то чтобы Ясмин его избегала или специально «накрылась медным тазом» – вовсе нет! – она просто была занята учебой, к которой относилась на редкость серьезно, считая, как однажды пояснила Владу, что в настоящее время это ее работа, которую она должна хорошо исполнять. Впрочем, Владу тоже пришлось поднапрячься, чтобы сдать пару особенно противных зачетов, в том числе по предмету Репейника. Из-за любовных переживаний он здорово запустил учебу, так что теперь, наверстывая упущенное, приходилось ночи напролет читать самую разнообразную литературу и зубрить, зубрить, дабы не ударить лицом в грязь и потом не бегать за преподавателем, упрашивая его принять зачет, чтобы быть допущенным к экзаменам. Университет они с Ясмин покидали в разное время и почти не виделись. А когда он звонил, она разговаривала с ним таким милым светским тоном, что ему не оставалось ничего другого, как пожелать ей «ни пуха ни пера» перед очередным зачетом и, услышав вежливое «к черту!» – отключиться. Этот ее вежливый тон доводил его до белого каления, и он готов был буквально взорваться и разразиться тирадой типа: «Да кто ты такая? Чего выдираешься? Хватит строить из себя великосветскую даму!» Однако он с полной очевидностью сознавал, что это будет их последний разговор. И когда, немного остыв, припоминал всю беседу, то оказывалось, что ничего обидного для него не было, просто в данный момент Ясмин была очень занята и не расположена к разговору.
Однако для него было сущей пыткой долго не встречаться с Ясмин. Сдавая зачеты, рефераты и защищая свою курсовую работу, он торчал в университете иногда до позднего вечера и, лишь получив заветную подпись преподавателя в зачетную книжку, покидал, наконец, придирчивую альма матер, выходил на улицу, вдыхал полной грудью морозный воздух и мысли его тотчас возвращались к ней. Всеми силами души он подгонял время, страстно ожидая начала сессии. Тогда можно будет вздохнуть свободней, потому что на подготовку к экзаменам отводится два-три дня, один из которых уж точно можно посвятить встрече с нею. Конечно, если она того захочет, добавлял кто-то внутри него довольно ехидно. Но он старался не прислушиваться к этому противному двойнику, удобно устроившемуся у него в голове.
