«Вот он, дядя Слава, наверняка из тех, кто в школе списывал, в институте сдувал, учился по шпаргалкам, даже в НИИ работает, но выше должности младшего научного сотрудника не поднимается и, как говорит отец, не поднимется. Он всю свою жизнь списал, а своей не прожил. Но вместо того, чтобы опомниться хоть сейчас, он все ждет, что кто-то придет, поможет, даст, подарит.
В школе поощряют списывание, вернее, учителям это все равно, безразлично. „Списываешь – списывай, тебе жить“. А потом удивляются, что у нас вырастает столько несамостоятельных, никчемных людей. Работать толком не могут, знаний ведь никаких, да и жить не научились. Помогите им, люди! Паразиты! – Внутри Борьки все клокотало, он сам себя продолжал накручивать. – А те, кто все своим горбом добывают, в конечном счете окажутся в виноватых, если, став взрослыми, перестанут помогать паразитам. „Ах, богатенькие, безжалостные! Ну конечно, богатство глаза застит“. А то, что деньги богатым дались не от рождения, а после долгих лет работы и отдавать их кому попало нельзя, – это никого не волнует. Так же будут вопить: „Жадина-говядина…“ – только другими, „взрослыми“ словами. Да еще подстерегут в темном переулке, треснут по голове камнем и отберут деньги, а то и просто так треснут, не из-за денег – из принципа, чтобы „знал гад, что делиться надо“».
Борька снова вздохнул, и притихшая за окном шоссейная река наконец отпустила из своих вод его сон. И Борька уснул.
* * *
Утром он дождался, чтобы родители ушли первыми, и нарядился в свои самодельные одежки. Борька опоздал в школу впервые за все время учебы. А биологичка Лилия Сергеевна словно бы и не заметила.
– Алешин, садись скорее на свое место.
Она только чуть приподняла брови, удивившись Борькиному облачению, – он ведь так в плаще и вошел в класс. И удивила-то ее не его одежда, а то, что именно он так вырядился.
– Опять твой брат приехал? – шепнул сосед по парте Гошка Кудрин.
Борькин брат приезжал в прошлом году и две недели учился в их школе. Он поразил всех своими экстравагантными нарядами, нелепыми по форме и вызывающей окраски. Борька догадался, что Гошка заподозрил влияние брата на сегодняшний Борькин костюм.
– Димка не приезжал.
Кроме Гошки, никто ничего не спросил. Поглядывали удивленно, и только. На контрольной по алгебре к Борьке повернулись головы сразу нескольких списывальщиков. А Борька лишь отрицательно покачал головой и закрыл тетрадь ладонью от обладавших особенно острым зрением.
– Что, и ты не смог решить? – спросили они Борьку после контрольной в надежде, что это осечка, временный сбой, а завтра машинка для списывания вновь заработает бесперебойно.
– Нет, я все решил, – не ожидая от себя такого равнодушного тона, ответил Борька.
– Ты чего, Алешин? С дуба рухнул? – Гошка Кудрин, еще ничего не понимая, панибратски толкнул его локтем в бок.
– Благотворительная контора закрыта, – непонятно для Гошки и троих страждущих одноклассников ответил Борька и тут же с усмешкой пояснил: – Списывать больше не дам.
– Почему? – искренне возмутился и поразился Костька Подставкин.
– Не хочу, – весело откликнулся Борька.
– Жаба душит? Жалко? – сжал кулаки Стасик Горовой.
– Просто не хочу, – еще более весело и с облегчением ответил Борька.
– Жадина! А в глаз не хочешь? – Стасик сжал кулаки, но к Борьке не полез.
Потому что Борька Алешин был не субтильный отличник, не очкарик с шахматной доской под мышкой, а вполне крепкий, широкоплечий парень, с обычно нахмуренными бровями, с гривой волнистых пшеничных волос, с твердым взглядом сочно-коричневых глаз, темнеющих в тени нахмуренных бровей. И не только взгляд у него твердый, но и кулаки. Мальчишки поняли это давно. Стали было приставать к Борьке, когда он три года назад перевелся к ним в школу, но получили отпор. Спустя три года Борька возмужал. Да еще и эта странная его сегодняшняя одежда – что-то вроде боевой раскраски – настораживала. Мальчишки, перешептываясь, отошли.
