Похоже, что пешком тут не ходят из принципа. Лагерь можно пройти насквозь неспешным шагом за полчаса, но никто этого не делает. Каждый взгромоздится на какую-нибудь ржавую таратайку и поедет, чтобы так же гордо слезть с неё десятью метрами далее. Поэтому над лагерем стоят пыль и выхлопные газы, смешивающиеся с дымом горящих в бочках костров, запахами подгорелой еды, горелого феродо, палёной резины и мусорным смрадом. Рычат, тарахтят, трещат и стреляют плохо настроенные моторы, их перекрикивают весьма экспрессивно выражающиеся люди.
Они одеты в драную клёпаную кожу, драную грязную джинсу, драную грязную одежду совсем непонятного происхождения и странного фасона. Много цепей, шипов, стальных накладок, ремней и заклёпок. Много голой загорелой грязной татуированной кожи. Много оружия, особенно холодного. Очень мало гигиены. Пока они неспешно ехали через лагерь, Василиса не увидела ни одного человека с помытой головой. Местные обитатели либо брили их налысо, либо скручивали из грязных шевелюр причудливые шипастые конструкции, либо прикрывали касками, странными шляпами и головными повязками, либо просто предоставляли волосам полную свободу свисать грязнющими лохмами.
«Лёшке тут должно понравиться», – подумала она.
***
– Приехали, – заявила девушка, глуша мотоцикл.
Они остановились возле небольшого сарайчика, сделанного путём обшивания чем попало лежащего на земле автобуса. В нём сохранились пара стёкол, остальные окна забиты фанерой, разномастными досками, кусками ржавого железа, обрезками грузового тента и просто грязными тряпками.
Внутри, впрочем, оказалось почти уютно – сидения сняты, пол застелен выцветшими коврами, стоят две обычных кровати с панцирными сетками, стол и сделанные из патронных ящиков шкафчики. Стены драпированы занавесками из драной, но почти чистой ткани.
– Жрать у меня нечего, потом сходим в бар. Питьевая вода вон там, в бутыли. Сзади пристроен душ, можно смыть пыль, если вы, конечно, вообще моетесь… – девушка окинула их скептическим взглядом.
Василиса посмотрелась в висящий на стене неровный кусок зеркала и поняла, что они с Лёшкой уже почти не выделяются на местном фоне. Приключения последних дней не лучшим образом отразились на их одежде и причёсках.
– Я бы ещё и постирала, – сказала она печально, – но переодеться мне не во что…
– Понимаю тебя, – покивала девушка. – Знаешь, тебе повезло. Я тут жила с подружкой, она мелкая, примерно как ты. От неё осталось бельё и кой-какие тряпки. С пацаном попозже решим, я знаю, у кого спросить.
– А где твоя подруга?
– Не повезло ей. Худым, чтобы заслужить имя, приходится рисковать.
– Ой, извини, сочувствую.
– Я не сильно по ней скучаю, та ещё была дура. Ни хрена не мылась и вечно пьяная приползала к ночи. А уж как храпела! Если бы ей не оторвало башку тросом в рейде, я бы её, наверное, сама в конце концов придушила.
Василиса не нашлась, что на это ответить.
***
Душ представляет собой выгородку из драных пластиковых листов на железном каркасе. Сверху водружён старый грузовой бензобак, в который вварена труба с краном и распылителем. Вода в нём почти горячая от солнца, но немного пахнет бензином. Из всех гигиенических средств есть только кусок засохшего потрескавшегося мыла.
Пока Васька отмывала Лёшку и мылась сама, Худая притащила откуда-то ворох пацанячих одёжек, и вскоре брат стал похож на местного автодикаря – в драной куртеечке, с платком на шее и очках-консервах. Для полноты образа он нацепил через плечо кусок пустой пулемётной ленты, выброшенной, видимо, по причине её безнадёжной ржавости.
