Часов после девяти вечера в дверь номера постучали.
– Вот! – провозгласила Стася, входя в комнату.
В руках она держала пузатую бутылку с золотыми иероглифами. Ни одного из них Огневский не знал.
– Лучшее, что здесь есть, – торжественно подняла она неведомый напиток. – Если байцзю, здешняя водка, – это слишком жестко, а вино «Великая стена», наоборот, кислый компотик, то вот эта штука в самый раз. Вроде портвейна, крепкая и терпкая!
Они сидели на балконе, над огнями ночного Инчжоу. Город был похож на все прочие в Китае – огромные здания, ядовито-яркая реклама. Но тут неон растворялся в гладкой воде каналов – начиналась сеть великих рукотворных рек, построенных еще в древности и соединяющих центр Китая с морем.
Было довольно прохладно, Стася достала из шкафа запасное одеяло, большое и белое. Смешно завернулась в него вместе с креслом, на котором сидела. А Огневскому на температуру, как и на все на свете, было плевать. Он даже снял пуховик и повесил на спинку стула.
Сначала не чокаясь выпили за покойного Бояна. Но Стася не умела долго грустить, траурный настрой быстро улетучился.
Они и не заметили, как бутылка неведомого напитка опустела наполовину. Девушка зарумянилась и блестела черными глазами.
– Ой, а это что? – наклонилась она и что-то подняла с пола.
Андрей обернулся, увидел, что его куртка сползла со стула, упала, и из внутреннего кармана вылетел ярко-красный квадратик картона.
Сербка подняла карточку – на алом фоне оттиснут золотой иероглиф. Она нахмурилась вспоминая:
– «Цзи»?.. Это значит «удача», или что-то такое… Наверно, клочок открытки с добрым пожеланием? «Цзи сян жуи» – «Да будет удача».
– Ах вот как это читается! – сказал Андрей. – Друг подарил на память… Чуть не потерялась, елки-палки.
Он взял алую открытку из Стасиных рук, матово белевших в полумраке. Убрал в карман, закрыл его на липучку.
– Значит, Китай для тебя это удача? – улыбнулась девушка.
Андрей пожал плечами, но Стася, провозгласила:
– Обожаю эту страну, хоть здесь и нелегко… – У нее была забавная привычка говорить с пафосом, не поймешь: это она иронизирует или всерьез. – Вот ты здесь уже целый месяц. Почувствовал, что такое для тебя Китай?
Андрей вдруг понял, что они говорят не по-английски, а по-русски вперемешку с сербским. Хмель здорово помогает сближению народов: то ли у Стаси развязался язык, то ли Огневский вспомнил былые уроки, но теперь они неплохо понимали друг друга.
– Не знаю… – честно ответил он. – Не разобрался пока.
Стася не поддалась его занудству:
– А для меня Китай – это новый мир, новая жизнь! Я попала в Китай восемь лет назад, еще девчонкой, родители привезли. Тогда в Инчжоу были в основном одноэтажные трущобы, рядом большая помойка, за ней рисовые поля… А теперь, посмотри вокруг! – Она обвела рукой лес высоток в неоновом мареве. – Как в фантастическом фильме! Китай – это будущее, оно наступило. Скоро Америка с Англией окажутся глухой окраиной мира, а центр всего будет здесь, в Народной Республике. Будущее наступает сейчас, и я хочу быть тут, хочу участвовать в этом, уже участвую!
Огневский впечатлился. Типично славянская черта – прикрываться иронией, а внутри гореть какой-нибудь страстной идеей о светлом будущем.
– Знаешь… – проговорил он медленно, осушив бокал. – Пожалуй, и для меня Китай – это своего рода новая жизнь. Только… это жизнь после смерти.
Она удивленно подняла черные брови, а Огневский заговорил, медленно, чтобы сдержать внезапное возбуждение. Стасина склонность к пафосу и откровениям заразила и его.
