Сунув руку в сумочку, Фрейя находит пустой флакон из-под духов, который везде таскает с собой, и большой кусок чизкейка для Чарли. Взглянув на украшающие поверхность темно-красные вишни без косточек, она вспоминает канал на «Ютубе» под названием «Персики и сливки», на который однажды наткнулась, пока искала новые рецепты. Персиком оказалась платиновая блондинка, обожающая размазывать по себе взбитые сливки. Чарли явно заинтересовался, когда статный молочник принялся кормить томно дышащую красотку с влажными приоткрытыми губами мараскиновыми вишнями и дрожащим желе. И пусть Фрейе не особо понравилась идея ловить, как порнодива, языком вишневый сироп, она всерьез задумалась над самой темой. «Может, в сексе я не очень хороша, но готовить-то умею… Если бы только как-то…» Она смотрит на чизкейк с вишней и представляет, как он будет выглядеть, когда она размажет его по голому телу. Открывая крышку, Фрейя продолжает сомневаться. Дело не столько в неуверенности, сколько в нежелании портить отличное блюдо, но опять же, совершенство так и тянет разрушить.
Она робко окунает палец в мусс и проводит им по груди. В декольте закатывается вишенка. Лакомство холодное и липкое, но отступать нельзя. Фрейя размазывает немного мусса по соску. И еще немного. А затем, собравшись с духом, хватает кусок целиком и проводит им по животу, словно бруском мыла. Тесто крошится на промежность. Все липкое, зудит, жутко неудобно – но так бойфренд уж точно заметит чизкейк, верно?
– Чарли! – зовет Фрейя.
В ответ лишь приглушенный гул телевизора.
– Чарли?
Кусок теста скатывается с груди и застревает в сгибе локтя, горящий шалфей дымит.
– ЧАРЛИ! – Фрейя уже не чувствует себя сексуальной. Десерт начал засыхать, и, если пошевелиться, рассыпается по простыням.
Гул телевизора сменяется звуком шагов по скрипучей лестнице.
– Чем это воняет? – Чарли входит в комнату и смотрит на Фрейю как человек, который наткнулся на тикающую бомбу. – Что-то горит?
– Я! – рычит она, изображая хищницу, сгибает колено, отбрасывает волосы назад, выпячивает грудь, запрокидывает лицо и томно поглядывает на любимого. – Иди ко мне.
– Что ты делаешь? – Его лицо выражает… сложно сказать, что именно, но это явно не похоть. Может, несварение.
Фрейя вновь встряхивает волосами и облизывает губы.
– Съешь меня.
– Ты в порядке? Ты выглядишь…
– Возбужденной? Изголодавшейся? – подсказывает Фрейя, не смея повернуть голову, чтобы большой комок йогурта не съехал с шеи на подушку.
– Больной.
– Больной?
– Психически больной.
– Вот спасибо! – Фрейя резко садится и с ужасом (кажется, она и правда становится похожа на мать) наблюдает, как чизкейк медленно сползает на простыни. – А я-то пыталась быть соблазнительной.
Чарли усмехается, отмахивается от дыма и осторожно опускается на край кровати.
– Зато ты меня веселишь.
Она вздыхает, наволочкой вытирая чизкейк с лица.
– Я хочу, чтобы ты желал меня, а не веселился.
– Конечно, я тебя «желаю». – Чарли смотрит себе под ноги и отрывает кусок ваты от подошвы левого кроссовка.
Фрейя приподнимается на локтях, злясь, что он опять приперся в спальню в обуви. Разве случай с собачьими какашками на прошлой неделе его ничему не научил?
– Я принесла это специально для тебя, – кивает она на застывшее месиво у себя на груди. – Мог бы хоть лизнуть!
– И страдать несварением желудка всю оставшуюся ночь? Да ладно тебе, Фрей, если я слопаю половину десерта, то никаких представлений ты от меня потом не дождешься!
