– Осточертели вы мне все! Дочь воспитала – блядь, старший сын – бандит, клейма негде ставить, а этот… – Отец презрительно сплюнул, и Андрея словно пригвоздило к полу презрением, которым были пронизаны отцовские слова. – Да пропадите вы все пропадом!
И Ринат, как обычно в финале семейных сцен, вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что с косяков посыпалась штукатурка.
– Господи, господи! Что делать-то?! – завопила Лариса и вдруг кинулась к Андрею.
– Что случилось, мам? – спросил он больше из вежливости, чем из желания вникать в суть скандала.
– Да ничего! – Лариса, будто одумавшись, отстранилась от сына. – Отвяжись ты! Все равно от тебя никакого толку!.. Хотя… Ты знаешь, где сейчас Володька?
– Тебе лучше знать, где он сейчас, – неохотно ответил Андрей, поворачиваясь к матери спиной. – На работе, наверное, где ж ему еще быть.
– Давай, звони ему! – повелительно приказала мать.
– Сама и звони, раз он тебе так нужен.
– Что, по-человечески уже с матерью не можешь? – в ее голосе зазвенела обида. – В кои веки тебя о чем-то попросила, неужели так трудно помочь, брату позвонить? Все у тебя, не как у людей!
– Да что ты орешь на меня, как сумасшедшая?! – не выдержал Андрей. – То «отстань», то «помоги»! Ты уж определись, что тебе нужно!
Он был взвинчен, все сейчас вызывало у него раздражение.
Ну, что сегодня за день такой! Почему я всех должен выслушивать и понимать?! А меня-то кто поймет? Некому!
– Я никогда не ору, – отчеканила Лариса. – И вообще, не твоего ума дело – влезать в мои проблемы, ясно? Давай мне телефон Володьки, живо! Некогда мне тут с тобой балясы разводить!
– Мам, – преодолевая раздражение и стараясь взять себя в руки, проговорил Андрей, – ты скажи мне, что случилось-то? Может, я смогу чем-нибудь помочь?..
– Ты?! Помочь?! – в голосе матери слышалось то же парализующее презрение, какое недавно он услышал в голосе отца. – Лучше заткнись и не влезай, когда тебя не просят! Поймешь ты это, наконец! – она уже сорвалась на истерику, но, тем не менее, принялась с остервенением накручивать телефонный диск. – Не до тебя мне сейчас, не до тебя… Алло, Володенька, это мама, – на том конце провода, видимо, ответили, и тон Ларисы вмиг изменился: вместо деспотичного и жесткого стал до приторности слащавым. – Ты не мог бы приехать, сынок? Дело у меня к тебе есть, очень важное. Нет, лучше прямо сейчас. Дело, понимаешь?! Давай, приезжай. Жду.
– Ну, чего ты здесь раскорячилась! Тащится, как корова посреди дороги. Не пройти, не проехать!..
Елена, сдерживая уже готовый сорваться с языка достойный ответ, нехотя остановилась и оглянулась. Две суетливые старушенции обскакали ее с двух сторон и, продолжая поносить ее, на чем свет стоит, бодро засеменили впереди, волоча за собой драные «челночные» сумки в клеточку. Елена не удивилась и не обиделась. Лишь жалость и неосознанную тревогу за свое собственное будущее испытывала она, глядя на вредных, но все еще бойких старушек. Быть может, полная горя и лишений жизнь, прожитая ими, давала им моральное право теперь, когда они оказались не нужны ни государству, ни обществу, когда единственное их достояние – жалкий огород в шесть соток, да покосившийся дом, да вот эти старые, выкупленные у «челноков» за бесценок, сумки, так вести себя. Наверное… Но Елена знала и других стариков – тихих, несмотря на вечное отсутствие денег, всегда чистых и аккуратных, приветливых и гостеприимных. Так и не озлобившихся, не потерявших веру в людей, несмотря на то, что судьба у них была, наверняка, схожа с судьбой этих старух: те же война, голод, смерть родных… Видно, во все времена человек человеку рознь… Поэтому, глядя теперь вслед стремительно удаляющимся бабкам и вроде бы не держа на них зла, она все же подумала:
