Пётр в упор, не мигая, смотрел на доктора.
– Они выключили мою память, – прошептал он.
– Похоже на то, – кивнул доктор. – Я бы сказал: не выключили, а заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат: у тебя там такой сумбур творится, что… – он развёл руками. – Наш энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, всё, что с тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мёртвая зона, так сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги – ни точки, ни запятой, ни тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было вовсе.
– Та-ак, – протянул Пётр, сдвинув брови, – выходит, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю? Так, что ли?
– Выпить хочешь? – внезапно предложил доктор. – По сто пятьдесят? Для поддержания духа, а? А то что-то меня трясёт всего.
Пётр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.
– Не знаю, – сказал он, – кто ты на самом деле – тот ли, кто обозначен в твоём паспорте, который, возможно, липовый, или кто-то другой… – он пожал плечами. – Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого отношения не имеешь.
– Надеюсь, что так.
– Надеешься?
– Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница-жена. Бр-р!..
Доктор вдруг встрепенулся.
– Кстати, кто такая Лариса? – быстро спросил он, в упор глядя на Петра.
Тот вздрогнул, как от удара током.
– Н… не знаю… не помню. – Он отчаянно замотал головой. – Хоть убей, не помню! А она что, из… из этой… из прошлой моей жизни, да?
– Мне-то откуда знать! Я ж всё-таки не ясновидящий. Просто в бреду ты неоднократно называл её имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.
Пётр обхватил голову руками и застонал.
– Не помню… ничего, ничего не помню!.. Что делать-то теперь, а? – он поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. – Куда же теперь?..
– Не дрейфь, мужик. – Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан ещё грамм сто. – Найдём мы твоё прошлое, найдём; всё раскопаем, до самой последней минуты, до самого отдалённого мгновения твоей тёмной пока ещё жизни. Только одно мне скажи, мужик: сам-то ты согласен на эти раскопки, а? Если да, то вот тебе моя рука.
Он порывисто протянул руку и замер в ожидании.
Пётр растерянно перевёл взгляд с этой дружески раскрытой ладони на лицо доктора, раскрасневшееся то ли от выпитой водки, то ли от охватившего его воодушевления. Наконец он решительно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
– Согласен.
– Вот это по-нашему! Вот таким ты мне нравишься. Вдвоём мы – сила! Вдвоём мы горы свернём, а если потребуется, то и шеи кому нужно.
Пётр, не выпуская руки доктора, пристально смотрел тому в глаза.
– А теперь ты мне ответь, – медленно проговорил он, – на кой хрен я тебе сдался? Валандаешься со мной, от смерти, можно сказать, спас, а зачем? Смысл?
Доктор грустно усмехнулся.
– А если без всякого смысла? Если просто так, за здорово живёшь? Смысл, говоришь? А скажи-ка, в твоей жизни много смысла? Вот то-то и оно. В моей, если говорить начистоту, его тоже не слишком-то. Просто, понимаешь… – он слегка стушевался, – приглянулся ты мне. Что-то у тебя в глазах было эдакое… не знаю, как и сказать. Словом, не вписывался ты в бомжарскую среду. Впрочем, если тебе моё участие в тягость, ты так и скажи. Я в друзья набиваться не стану.
Пётр хитро прищурился.
– Э, нет, так дело не пойдёт. Если мне не изменяет память, мы уже скрепили наш союз. Так что на попятный теперь уже идти поздно. По крайней мере, я этого делать не собираюсь. Да и тебе не позволю.
