Василий, почти не целясь, выстрелил в корыто, с грохотом упавшее тому на голову, и тут же, спрыгнув с крыши, обрушился сверху на так ничего и не понявшего мужика с обрезом. В то же самое мгновение тяжелый кулак Егора Рудых надолго вывел из строя Пехтеря. На лету подхватив вылетевший из его рук карабин, Ермаков подскочил к оглушенному внезапностью происходящего и упавшим на голову корытом пирату. Тот повернулся и, расставив ноги, торопливо оперся руками на темные бревна стены.
– Грамотный, – усмехнулся Ермаков и, нашарив под одеждой пленника пистолет и внушительных размеров тесак, легким отработанным ударом обездвижил кулем осевшего мужика. Василий тем временем спеленал своего подвернувшейся под руку веревкой и подтащил его к все еще неподвижно лежавшему Пехтерю.
– Вроде еще один должен быть для ровного счету? – спросил его Ермаков.
– Лежит. Там… – И Василий кивнул в сторону реки.
– Сашка где? – спросил Егор Рудых.
– Под лодкой. Иди освобождай. Нормальный пацан. В деда верит, как я в нашего старлея. С этими чего делать будем?
– Сделали уже. Пускай гуляют. Они теперь стойбище Егора Егоровича по кругу обходить будут.
– Раньше они так не наглели.
– Любопытство мужиков одолело: по какой такой причине мы тут с тобой оказались?
– Ну? – помедлив, спросил Василий. – По какой?
– Разговор долгий и не очень простой. Пойдем в избу, я тебе всю здешнюю диспозицию изложу.
– А надо? – снова помедлив, спросил Василий.
– По желанию. Хочешь разобраться, в какой капкан твой братан угодил…
– Пошли, – оборвал его Василий и, не оглядываясь, пошел в избу.
Егор Рудых сгрузил «пиратов» в старую телегу-бестарку, выкатил её за ворота и чуть подтолкнул под откос к реке. Телега, набирая скорость, покатилась вниз и, основательно подскочив на уступе берега, со всего размаху въехала в воду. Все еще не очухавшийся после удара камнем четвертый налетчик, мимо которого со скрипом и матом невольных пассажиров пронеслась телега, посмотрел ей вслед и спросил неизвестно кого: – Чего это?
Увидев, как его подельники с кряхтением и стонами вываливаются из телеги в воду, он, пошатываясь и держась за голову, поплелся к ним.
– Чего было-то? – плачущим голосом спросил он Пехтеря. Тот, развернувшись, так «приложил» его, что вторично пострадавший отлетел чуть ли не на середину реки.
– Дед, – спросил освобожденный из-под лодки Сашка. – Ты меня сам нашел или дядя сказал?
– Сам ты что по такому случаю соображаешь?
– Мамка говорит, я еще плохо соображаю. Наверное, дядя сказал.
– Почему так считаешь?
– Мамка говорит, ты тоже не соображаешь. В этом…
– В чем? – грозно нахмурился Рудых.
– Воспитании.
– Та-ак. Мамка у тебя хорошая?
– Хорошая.
– А кто её воспитал?
– Не знаю.
– Я и воспитал. Значит, соображаю маленько. Вернется, мы с ней еще потолкуем, кто чего не соображает.
* * *
Ермаков и Василий сели друг против друга за стол и некоторое время молча смотрели друг на друга.
– С чего начнем? – спросил наконец Ермаков.
– С вас, – ответил Василий и, вспомнив, что еще вчера они договорились говорить на «ты», поправился: – С тебя.
– Логично, – согласился Ермаков. – Бывший мент, следак, майор, между прочим, хотя тоже бывший – Родион Ильич Ермаков. Можно просто – Ильич.
– Добровольно «бывший» или как?
– Зришь в корень. В основном – добровольно. Надоело за ментовскую зарплату исправлять неисправимое. Решил разбогатеть сразу и навсегда.
– Здесь, что ли?
