– Слышь, земляк, – просипел Венедиктина, стараясь удержаться на уровне торжественности момента. – Ты бы и вправду меня поддержал. Сгоняй на кухню или что у вас тут! Принеси похавать, а то что-то ты во мне солитера разбудил…
… Наутро, опираясь на верное плечо соседа, Венедикт спустился в столовку сам. Кормили тут по армейской моде кирзой без масла. На запивку давали компот, настоянный на мешковине.
После завтрака Рякин вызвал его в кабинет и сообщил, что в общине даром никого не кормят, и он принимает бывшего однокурсника на работу – дворником.
– Славка! Ты охренел! У меня ж сотрясение мозга! Мне лежать надо!
– Да ладно! Физический труд на свежем воздухе – самое то для твоих мозгов! Хотя нельзя сотрясти то, чего нет! Валяй! Лопата, ведро для мусора в чулане у входа. Территория в пределах забора. Не вздумай сбежать со своим сотрясением в поликлинику. Им о фактах обращений с жалобами на физические повреждения полагается в ментовку докладать. А там заява ленкина на тебя лежит. Так что трудись, ни о чем не беспокойся. Обед в двенадцать. Good luck – так говорят у вас в покере?
Через полчаса на Венедиктину было жалко смотреть: щеголеватое пальтецо не грело, руки в тонких кожаных перчатках заледенели, из носа текло, тонкие сигареты, настрелянные в покерном клубе, выпадали из посиневших губ. Попытка войти в отапливаемое впечатление была жестоко пресечена. У входа в общагу торчал долговязый субъект с длинным унылым носом, растущим прямо из-под челки, и бейжиком «Служба безопасности» на нагрудном кармане.
– Иди! Тебе работать надо! – и на венедиктов вопрос:
– А ты тут кто? – переросток молча толкнул молодого человека замерзшей наружности в грудь, вроде бы не сильно, но так, что Венедикт, теряя равновесие, скатился кубарем по обледеневшей лестнице.
Видя бедственное положение соседа, на помощь ему выскочил гном-сосед по комнате.
– Эх, люблю морозец! – кричал коротышка из-за сугробов, взметывая лопатой клубы серебрящейся снежной пыли. – Эх, зимушка! Русская зима! – но мессианского запала у него хватило на четверть часа. По истечении какового срока Венедиктина прислонил его к стенке общежития, сунул в рот недокуренную сигаретку и принялся для сугреву расстреливать снежками.
За этим занятием и застал молодых людей Славка Рякин: грузный, мужиковатый, в лохматой дохе и разлапистой шапке–ушанке, окутанный клубами пара от натужного дыхания, с массивной папкой, торчащей из-под мышки:
– Резвитесь, суслики? Венедиктина! Тебе, я смотрю, работать на свежем воздухе полезно! Ишь как зарозовелся! На человека похож стал! Молодец! Молодца! А я вот из обладминистрации! С совещания. Грант получать будем! По весне производство откроем. Соседа твоего вон, Викторыча, мастером назначим! Будет вам проповеди читать на индустриальную тематику! А, Викторыч! Пойдешь в мастера?
– На все воля вышняя, – пролепетал задубевший гном-проповедник.
– Что, замерзли, что ли? Ну, ладно! Хватит на сегодня. Ступайте, грейтесь! А то, может, самогоночки с устатку? Венедиктина! Выпьешь со мной самогона? – не совсем уверенно предложил Рякин.
Жизнь отучила молодого человека приятной наружности отказываться от какой-либо халявы. Они прошли в рякинские апартаменты. Жил Сла-авик в такой же комнатушке, как и все в этом общежитии, только один. Койка была аккуратно застлана солдатским одеялом, бархатная накидка на столе создавала впечатление старомодного уюта. Почти треть комнаты занимал шкаф – массивное строение, покрытое рояльным лаком, с зеркалами, окантованными медью дверцами и зубчиками наверху. Сразу возникало впечатление помеси добротного жилища крепкого деревенского мужика с походной экипировкой дореволюционного фельдшера-ходока народ.
