И действительно, к телефону подошел Уинтер – его зычный голос нельзя было спутать ни с каким другим, – а на вопрос о Бертраме он не без некоторой таинственности и нерешительности ответил, что его хозяин дома.
– Отлично! – воскликнула Кэтрин. – Тогда передай ему, Уинтер, что я зайду повидаться с ним.
– О нет, мисс Лоример, – возразил Уинтер. – С ним нельзя повидаться.
– Но почему? У него же нет дел на сегодня.
– Не знаю, мисс Лоример. Видите ли, он… он нездоров.
Поведение Уинтера озадачило Кэтрин.
– Что с ним не так? – спросила она напрямик.
Нерешительное молчание на другом конце провода. Затем – с величественной неохотой:
– Если вам так уж нужно знать, мисс Лоример, у мистера Бертрама болят зубы.
В сообщении Уинтера о болезни было что-то настолько замогильное, что Кэтрин невольно рассмеялась. Быстро, чтобы не ранить его чувства, которые, как она знала, были в высшей степени упорядочены, она повесила трубку. Но ее намерение нанести визит никуда не делось, поскольку если уж что-то требовалось сделать для Нэнси, то лучше было сделать это немедленно.
Поэтому около трех часов дня, когда, по ее мнению, невралгия у Бертрама могла утихнуть, Кэтрин вышла из квартиры и быстрым шагом направилась в сторону Портман-сквер.
Она нажала на дверной звонок под номером l6a, и Уинтер, высокий и худой, открыв дверь, собственной персоной предстал перед Кэтрин с похоронным видом.
– Простите, мисс Лоример, – начал он, и она увидела, что он колеблется – впускать ее или нет.
Но прежде чем он успел принять решение, она проникла в холл, ободряюще улыбаясь ему:
– Все в порядке, Уинтер, я найду куда идти!
Зная привычки хозяина дома, Кэтрин направилась мимо встревоженного слуги в кабинет, где должен был сейчас находиться Бертрам.
В этом она оказалась права, но скорее случайно, чем по здравомыслию, потому что Бертрам сидел не за своим рабочим столом, а у камина, перед горкой угля, в нелепой позе воплощенного страдания – клетчатый халат, голова обмотана шетландской шалью.
– Что такое, Берти! – невольно воскликнула Кэтрин. – Неужели все и вправду так плохо?
– Еще хуже, – пробормотал он. Затем, помолчав, с трудом повернул голову и осуждающе оглядел ее. – Что, черт возьми, ты здесь забыла?
Хотя она прониклась к нему сочувствием, его теперешний растрепанный, взъерошенный вид, с опухшей щекой, настолько неотразимо напоминал героя комиксов, что Кэтрин с трудом заставила себя не рассмеяться.
– Я просто заскочила на минутку, – поспешно заявила она. – И я так рада, что пришла. Позволь как-то помочь тебе.
– Ты не поможешь, – скорбно пробормотал он. – Я не хочу, чтобы меня беспокоили. Я говорил Уинтеру.
– Уинтер тут ни при чем. И послушай, Берти…
– Не могу ничего слушать, – перебил он ее. – Дьявольская зубная боль, все лицо болит. Оставь меня в покое. Даже чтобы спасти свою жизнь, я не стал бы сейчас покупать антиквариат.
– Я пришла не для того, чтобы продать антиквариат.
– Ты пришла не просто так. Я тебя знаю. Да еще в воскресенье. Уходи, Кэтрин!
– Я не уйду, – решительно ответила она и сделала шаг к нему. – Не могу видеть, как ты страдаешь. Бред какой-то! Ты что, не обращался к зубному?
– Ненавижу зубных врачей. У меня никогда не было на них времени. Ненавижу всю их свору. Кроме того… – Он сдержанно застонал, застигнутый внезапной волной боли. Когда она утихла, он, обессиленный, откинулся на спинку кресла и пояснил: – Думаю, это абсцесс. Не вынесу укол. Ничего такого не вынесу.
