– Прекрасно. Ваша взяла. Помню, вы показывали мне рисунок, доказывавший их существование. Надеюсь, вам удалось накопить достаточно денег, чтобы купить себе единорога.
– Вместо него я купила куклу.
– А я ведь по-настоящему просил показать единорога, когда вы его купите. – Он всем корпусом повернулся к ней.
Лили опустила голову:
– Даже если так, меня не обмануло ваше добросердечие.
Они помолчали, предаваясь детским воспоминаниям.
– Я действительно благодарен вам за визит во время моей болезни, – мягко произнес Эдж. – Для меня это очень важно.
– Кто-то же должен был заставить вас подумать о своих манерах, – заметила Лили.
– Что? – вскинул брови он.
– Когда вам было плохо и Фокс сказал эту ужасную вещь, вы… вам и правда не следовало делать этого.
Эдж покачал головой, по-прежнему не понимая, о чем она говорит.
Лили уставилась перед собой невидящим взором:
– Тот жест. Неприличный.
– А… – пожал плечами Эдж. – Прошу меня простить. Я был вне себя от боли и лекарств и не осознавал, что вы находились рядом. Мы с Фоксом и моими братьями не всегда любезничаем друг с другом.
Лили покачала головой и осуждающе взглянула на него:
– Ваша мать стояла в дверном проеме. Мне пришлось позаботиться, чтобы она этого не видела. – Лили наклонилась ниже: – А потом вы прошептали то скверное ругательство.
– Я ничего не шептал.
– Прошептали. – Она посмотрела ему в глаза. – Мне пришлось перекрыть ваши слова своим голосом, чтобы заставить вас замолчать.
Произнося это, она внимательно изучала его лицо, но вряд ли видела эмоции – Эдж давно научился их прятать. Но за время болезни он стал другим человеком. В те мгновения, когда Лили сидела у его кровати, он нуждался в ней. Она знала это. Знала, что Эдж ни за что не захотел бы, чтобы ее сестра – или любая другая женщина – видела его покрытого испариной и мечущегося от боли, но не возражал против того, чтобы она, Лили, находилась рядом.
– Вы сжимали мою руку и называли меня ангелом. Это самое лучшее, что вы когда-либо мне говорили. – Понизив голос, она добавила: – Вы, должно быть, действительно были не в себе, раз так себя вели.
Он промолчал в ответ.
– О чем вы думаете? – спросила Лили.
– О том, что честность наполняет новыми силами.
– Разве все вокруг не честны с вами? Большей частью?
– Они говорят лишь то, что, по их разумению, я хочу услышать.
– Не придавайте этому значения. Большинство людей такие.
– Но это на самом деле важно. Большинство людей не скажут мне, что думают, а ваши слова, похоже, отражают то, во что вы по-настоящему верите. Это совсем не то, что обычно принято говорить герцогу.
– Вам хотелось бы родиться вторым? – вдруг выпалила Лили.
Он пристально взглянул на нее:
– Нет. Ничуть. Я родился, чтобы стать тем, кто я есть. Как и все мы.
Из другой части зала до Лили донесся громкий взрыв смеха. Она рассеянно обернулась, думая о своем.
Лили не было предназначено стать той, кем она была. Ей лишь выпала несказанная удача жить в этом доме, а не в пышущей огнем яме.
– Ваша мать тоже родилась, чтобы стать герцогиней.
– Да, – согласился он. – Это же можно сказать и о вас.
Лили глотнула воздуха.
– Нет. Нельзя, – признала она, но на сердце потеплело от его учтивости. Эджворт знал толк в хороших манерах.
– Нельзя не согласиться, что я прав, – сказал он.
Музыка наполнила все вокруг, и Эджворт смотрел на Лили, явно ожидая услышать от нее нечто глубокомысленное. Увы, ей удалось выжать из себя лишь еле слышную невнятную благодарность.
